- Очень простое, братец; но уверен ли ты, что ни полиция, ни купеческий старшина ничего не подозревают?
- Pardieu! Да ведь у нас есть шпионы между ними же!
- А! Да у тебя, как видно, и своя полиция, Клер- де-Люнь?
- Надо всегда быть настороже!
- Конечно, я тебя и не порицаю за это. Ты защищаешь самого себя, и ты прав, однако ж…
- Что, капитан?
- Ведь тот, кто продаст такой драгоценный секрет купеческому старшине или кому-нибудь из полиции, провернет выгодное дело?
- Нисколько, капитан.
- Отчего же?
- Оттого, что через час он не будет существовать.
- Гм! Ты быстро действуешь, братец.
- У нас нельзя иначе; впрочем, между нами изменников нет.
- Смотри, не говори таких громких слов! Ну, а предположим, что кто-нибудь посторонний знает вашу тайну и выдаст ее?
- Никто ее не знает, кроме вас, а так как уж вы-то, конечно, не выдадите, я спокоен.
- Спасибо за хорошее мнение, Клер-де-Люнь. Ну, а вот об этом ты знаешь?-сказал капитан, вынимая из кармана бумагу и показывая ее tire-laine.
- Что это такое?
- Утверждение в должности полицейского чиновника.
- На ваше имя?
- Посмотри подпись! Видишь?
- Да! - озадаченно протянул tire-laine.
- За твое здоровье, Клер-де-Люнь!
Но тот не имел сил ответить ему.
Капитан медленно допил стакан, как-то нехорошо улыбаясь. Собеседники долго молчали. Клер-де-Люнь и Дубль-Эпе искоса переглядывались, и их взгляды говорили не в пользу капитана.
Тот, не показывая вида, что замечает их, и потягивая маленькими глотками вино, следил за ними.
- Что же вы вдруг примолкли,- спросил он через минуту.- Жаль! Вы так славно говорите!
- О, капитан! - пробормотал Клер-де-Люнь.- Кто бы этого мог ожидать?
- Чего, дитя мое?
- Чтобы такой человек, как вы, стал помогать полиции?
- Что? Как ты говоришь?
- Вы, капитан, человек таких редких достоинств, вдруг сделались простым полицейским чиновником!
- А почему бы и нет? Ведь должность честная!
- Преследовать бедняков!
- Да, я их очень жалею,- сказал капитан, обводя ироничным взглядом комнату.
- Все равно, капитан, я этого от вас не ожидал.
- Чего, скажи, пожалуйста, дитя мое?
- Чтобы вы нам изменяли.
- Да кто тебе сказал это?
- Dame! А я так доверял вам, ничего от вас не скрыл!
- Берегись, Клер-де-Люнь! Ты плохо выбираешь выражения, любезный!
- Не понял, капитан?
- Ты говоришь, что я изменяю тебе?
- Да оно так ведь, кажется?
- Ты не прав. Рассуди. Я разве принадлежу к вашей шайке? Нет ведь? Я поймал тебя, когда ты залез в мой карман; вместо того, чтобы убить, я тебя пощадил. Где же измена?
- Так, капитан. Но потом?
- Что потом? Я хотел поговорить с тобой и звал тебя к себе, ты отказался, найдя более удобным пригласить меня к себе; я согласился исполнить твое желание. Ты начал сыпать передо мной сюрпризами. Я ведь ни слова не говорил. Наконец, и мне захотелось удивить тебя сюрпризом. Ты вдруг рассердился, надулся, стал сурово на меня поглядывать и обвинять в измене. Ну скажи, разве ты прав? Не думаю.
- Да, капитан, я виноват, простите, я не подумал, что вы не способны…
- Воспользоваться неожиданно представившимся случаем? Ошибаешься, братец.
- Что вы хотите сказать, капитан?
- Вот что: я тебе предлагаю условие, но предупреждаю, выбирай и решай сам, я же ничего не изменю со своей стороны.
- Заранее принимаю, капитан, такая договоренность во всяком случае будет мне выгодна.
- Не торопись, подумай!
- Я уже обдумал и соглашаюсь, закрывая глаза. Вы такой человек, что ничего не выиграешь, тягаясь с вами в хитрости. Вам лучше прямо отдаться в руки.
-Ты, может быть, прав, братец!
- PardieuI Конечно, прав, капитан
- Заметь, однако, что мой уговор будет касаться не только тебя, но и всех твоих сообщников.
- Здесь и говорить нечего, я знал об этом заранее, капитан.
- И все-таки согласен?
- Больше чем когда-нибудь.
- Ну, давай руку, братец! Я опять уважаю тебя.
- Благодарю вас, капитан, даю слово; вы знаете, умею ли я держать его.
- Я тебя знаю, будь покоен. А ты, крестник, что скажешь?
- Мне, крестный, нечего сказать. Ведь вы знаете, я ваш душой и телом, что бы ни случилось! Вы - благодетель моей семьи.
- Об этом не будем говорить, дитя мое.
- Напротив, крестный. Я могу быть негодяем, но, поверьте, не такой уж я гадкий, как говорят: у меня еще есть кое-что в сердце.
- Я и не сомневаюсь, дитя мое, поэтому тут не о чем и говорить. Я живу у твоего отца. Не скрою, он сильно жалуется на тебя. Расскажи мне, что такое у вас было, чтобы я мог рассудить.
- Извольте, крестный, но тут и рассказывать-то нечего, дело очень обыкновенное.
- Все равно, говори; выслушав, я могу сказать тебе мое мнение!
- Виноват, я вас перебью, капитан, не лучше ли нам прежде переговорить о нашем уговоре?
- Не беспокойся, друг Клер-де-Люнь, время еще есть. Мы ведь не торопимся по домам?
- Конечно, нет.
- Ну, так дай мне выслушать малого, дружище, и делай как я: пей, слушая его.
- Как угодно, капитан, я ведь сказал…
- Чтобы знать, чего держаться; успокойся, друг, скоро все узнаешь, обещаю тебе.
- Так за ваше здоровье, капитан.
- За твое, Клер-де-Люнь. Говори, Стефан, мы тебя слушаем, сын мой.
- Если уж вы требуете, крестный…
- Нет, я прошу тебя.
- Для меня это не имеет значения. Видите ли, крестный, у меня с самого детства отвращение ко всему, что сколько-нибудь пахнет лакейством.
- Понимаю.
- Первое удовольствие для меня составляло убежать из дому и бегать с товарищами по полям и лугам; я вечно дрался, бил и был сам бит, фехтовал и ножами, и кинжалами, и всем, что только под руку попадало. С летами эта наклонность страшно во мне развилась, я никогда не мог понять искусства сварить соус или суп, но оружием владел с редким искусством; мне, наконец, мало стало одной шпаги, я непременно должен был держать две - в обеих руках по шпаге.
- Corbieuxl Какой чертенок!
- Я это не из хвастовства говорю, крестный, а потому что это правда.
- А что же говорил отец?
- Он был в отчаянии.
- И было от чего.
- Приезд наш в Париж довершил дело. Сначала я только изредка приходил домой, а вскоре и совсем перестал. Мать бросилась искать меня, умоляла вернуться, все было напрасно: я решил свою участь. Завелись у меня дурные товарищи, я ходил по кабакам, дрался на дуэли несколько раз со шпагой в каждой руке и выходил победителем; одним словом, был потерян для семьи. Меня так и прозвали - Дубль-Эпе 25, я был из первых щеголей Нового Моста и с каждым днем все глубже и глубже погрязал в беспутстве. Наступил день, наконец, когда я увидел, что не только проиграл свое немногое, но и еще большую сумму на честное слово; я был пьян. Придя в себя, я понял, в какую бездну упал, и, решив покончить с жизнью, побежал на Новый Мост.
- Отличное средство спасаться из одной бездны, бросаясь в другую! - заметил с улыбкой капитан.
- Я совсем обезумел, забыл и семью, и друзей, и все на свете; была уже ночь, на мосту никого; я посмотрел вниз: подо мной шумно неслись грязные волны Сены, я невольно вздрогнул, но сейчас же взял себя в руки, перекрестился и приготовился броситься в воду, прошептав имя матери; в эту самую минуту кто-то сильно схватил меня за платье и отдернул назад.
- Ventre-Saint-Quenert! И вовремя, крестник! Кто же это тебе помог?
- Вот кто, крестный! - отвечал Дубль-Эпе, протягивая руку tire-laine.
- Клср-де-Люнь?