Клер-де-Люнь прошел весь двор; капитан следовал за ним по пятам. Но вместо того чтобы подняться по парадной лестнице, они взяли немножко влево; Клер-де-Люнь отворил маленькую дверь, пропустил сначала капитана, вошел за ним сам и запер дверь.
Перед ними в глубине узкого, довольно темного коридора была лестница; они поднялись по ней на первый этаж; Клер-де-Люнь отворил тщательно обитую дверь, за которой оказалась другая - из цельного дуба, обитая железом и очень напоминавшая дверь тюрьмы.
Клер-де-Люнь вытащил кинжал и концом его тихонько постучал; дверь сейчас же приотворилась, и выглянуло хитрое лицо какого-то человека.
- А, это вы, начальник? - негромко отозвался он, скорчив радостную гримасу.
- Я, мой милый Флер-де-Суфр,- отвечал Клер-до Люнь.
- Что прикажете?
- Слушай…- И Клер-де-Люнь начал что-то шептать ему на ухо.
Они разговаривали так несколько минут; несмотря на всю тонкость слуха, капитан не разобрал ни слова.
- Я не ошибся,- сказал наконец Клер-де-Люнь, наклонившись к уху авантюриста,- особа, которую вы отыскиваете, сидит у отца Жозефа. У них какое-то важное совещание.
- А!
- Флер-де-Суфр, камердинер отца Жозефа, ни в чем мне не отказывает и по моей просьбе согласен провести вас в такое место, откуда вы не только услышите, но даже увидите все, что будет происходить между отцом Жозефом и его гостем.
- Да,- подтвердил Флер-де-Суфр,- только с одним условием, чтобы вы ни одним словом, ни одним жестом не выдали своего присутствия, иначе и вы пропадете, и нас погубите.
- Черт возьми, сохрани меня Бог! - сказал капитан, сунув камердинеру несколько пистолей, которые тот с довольной гримасой опустил в карман.
- Пожалуйте, господа, но, ради Бога, не шумите!
Извилистыми, темными коридорами, пробитыми, по всей вероятности, в самой стене, они пришли в крошечную комнатку, где трое едва могли поместиться.
- Самому отцу Жозефу неизвестно о существовании этой комнаты и коридора,- прошептал камердинер.- Его преосвященство монсеньор епископ Люсонский велел устроить их, чтобы незаметно слушать разговоры своего доверенного с являющимися к нему лицами и лично удостоверяться таким образом в его верности.
- Corbieux! - сказал капитан.- Немного же доверяет почтенный епископ тем, кто ему служит. Но откуда вы, мой друг, знаете эту страшную тайну?
- Я вполне предан его преосвященству; епископ сам дал мне место при отце Жозефе.
- Какой удачный выбор!
- Только один человек имеет на меня больше влияния, чем его преосвященство,-отвечал камердинер,- это Клер-де-Люнь.
Авантюрист вежливо поклонился.
Флер-де-Суфр без шума отодвинул доску в стене; на ее месте очутилось круглое отверстие величиной чуть больше луидора; с другой стороны стены оно, вероятно, скрывалось под инкрустацией.
- Взгляните! - предложил он капитану.
Авантюрист посмотрел в отверстие.
Действительно, на плохоньком табурете сидел незнакомец, за которым следил капитан; отец Жозеф стоял в двух шагах от него, прислонясь к большому камину, в котором трещали, вспыхивая, два-три полена. Чадившая лампа на столе тускло освещала комнату.
Это была довольно большая, но грязная, бедно меблированная комната, скорее походившая на келью нищего монаха, нежели на спальню или кабинет секретаря епископа.
На черных, сальных степах без всяких обоев висели только два-три грубо намалеванных изображения святых. В углу стояла жалкая кровать, обтянутая кожей, с поленом вместо подушки и рваным, грязным одеялом.
В изголовье, возле распятия из пожелтевшей слоновой кости, висела, плеть, покрасневшие концы которой говорили о частом употреблении. Кроме кровати, в комнате были только стол, табурет, на котором сидел незнакомец, и плотно запертый громадный сундук с интересной резьбой. Из комнаты несло отвратительным запахом, гадкая обстановка ее леденила душу.
Франсуа Леклерку де Трамбле, больше известному под именем отца Жозефа, прозванному впоследствие народом Серой Эминенцией 34,в отличие от Ришелье , которого звали Красной Эминенцией , было в это время сорок четыре года.
Он был сыном президента Парижского парламента, венецианского посланника при Генрихе IV, и Марии де Лафайет, происходившей по прямой линии от маршала Франции.
Это была довольно древняя дворянская фамилия.
Франсуа Леклерк был военный, служил под начальством маршала Монморанси, и под именем барона де Мафле отличился не только храбростью на поле битвы, но и волокитством.
В 1559 году 22-х лет от роду из-за какого-то страшного любовного похождения, которое навсегда осталось покрыто тайной, блестящий офицер вдруг оставил свет, ушел в монастырь и постригся под именем отца Жозефа.
Отец Жозеф был высок и худ, как скелет, с красновато-смуглым цветом лица, изрытого оспой, с низким лбом и глубоко сидевшими в орбитах глазами, довольно большими, но немного косившими, всегда опущенными, и с густыми, мохнатыми бровями, сходившимися у носа; улыбка его тонких губ была хитра и даже страшна; длинная жиденькая борода на концах имела рыжеватый оттенок; он всеми средствами старался подчернить ее, но это не удавалось.
На нем был костюм францисканского монаха во всем его ужасном виде, с грязными сандалиями неопределенного цвета; ноги отец Жозеф нарочно держал в самой отвратительной нечистоте.
По отзывам всех историков, он был христианином только по названию; умел только обманывать, ненавидеть, презирать каждого,начиная с кардинала Ришелье, которому служил с таким остервенением.
Когда капитан начал слушать, отец Жозеф говорил несколько глухим, вкрадчивым, казавшимся кротким голосом нараспев, как говорит большая часть духовных лиц.
- Его преосвященство монсеньор епископ Люсонский всем обязан ее величеству королеве-матери, да благословит ее бог!-говорил он.- Это добрый, простой, признательный человек, единственная цель которого-по мере своих слабых сил упрочить счастье благодетельницы.Предполагать в нем какие-нибудь честолюбивые замыслы значило бы совершенно не иметь понятия о прямоте его характера и, главное, о его любви к уединению.Несмотря на это, мой юный друг,- продолжал хитрый монах, притворяясь, что не догадывается, кто его гость,- монсеньор так предан королю,что ничего не пожалеет для разоблачения козней его врагов.Все, что вы мне передали, мой юный друг, имело бы огромное значение, если бы упомянутые вами факты могли быть подтверждены не нравственными, как вы говорите, а материальными доказательствами.Гугеноты всегда были заклятыми врагами королевства, но с некоторого времени они, по-видимому смирились и отказались от мятежных замыслов.Вы утверждаете противное. Я не могу вам верить. В настоящую минуту вожди партии слишком убеждены в могуществе короля, чтобы решиться поднять голову. Кроме того, уже два месяца как они все оставили двор, разъехались по своим владениям и не делают никаких попыток к новым бунтам.
Монах опустил голову и, исподлобья поглядывая на гостя, лукаво улыбнулся.
- Очень жаль, отец мой, - сказал гость нежным,как у женщины, голосом,-что вы так упорно стоите на своем, тогда как я вам повторяю еще раз, что страшная опасность грозит монархии, и, следовательно, всем, кто поддерживает ее.
- О ком вы говорите?
- О герцоге де Люине, первом министре, отец мой, и о его преосвященстве монсеньоре епископе Люсонском, самом влиятельном члене государственного совета.
- Но чем вы можете подтвердить свои указания, молодой человек? Какой-нибудь незначительный заговор, затеваемый где-нибудь за углом несколькими людьми, вещь очень обыкновенная, существовавшая при любых правлениях. Как бы ни был добр, справедлив, снисходителен король, все-таки найдутся недовольные; но, верьте мне, они ничего не могут против него сделать.
- Этих нескольких недовольных человек в одном Париже больше пятидесяти тысяч, отец мой,- гордо отвечал незнакомец.- Я два месяца слежу за ними, и не раз, переодевшись, присутствовал на их совещаниях.