— Но у этого Бланта бычья сила, — сказал один из оруженосцев. — Ему нипочем одолеть двоих.
— Нет, — сказал Майлз, — у страха глаза велики. Но я не боюсь Бланта и если надо, готов вступить с ним в бой. А вас прошу лишь прикрывать меня с тыла и с флангов.
— Вот что, — подал голос Гаскойн, — если ты принимаешь на себя самый тяжёлый удар, я буду рядом и прослежу, чтобы всё было по справедливости.
— Я тоже с тобой, Майлз, — сказал Эдмунд Уилкс.
Их примеру последовало ещё несколько человек.
И в конце концов наступил решительный перелом в настроении всех пятнадцати. Майлзу была обещана всеобщая поддержка.
— Когда ты думаешь начать? — спросил Уилкс.
Майлз на секунду задумался.
— Завтра, — твердо сказал он.
Кто-то удивленно присвистнул.
Гаскойн был готов к боевым действиям, но, видимо, не ожидал, что они начнутся так скоро.
— Господи, Майлз! Ты просто не можешь без драки, — озабоченно вздохнул он.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Когда схлынула волна первоначального воодушевления, коим он увлек товарищей, Майлз почувствовал всю тяжесть бремени, которое так смело взвалил на свои плечи. Он начал осознавать, насколько рискованно выступить в одиночку против тирании, узаконенной многолетними обычаями. Но отступать было уже поздно. Раз уж он взялся за плуг, то должен проложить эту борозду.
Каким-то образом весть о предстоящей схватке дошла до всего отряда, и вся казарма взволнованно зашушукалась. Бакалавры, которые, конечно же, не пропустили новость мимо ушей, стояли в сторонке и обеспокоенно гудели. Некоторые из них как бы невзначай доставали ножи, спрятанные в соломенных тюфяках, и это, без сомнения, производило впечатление на многих молодых, которые не могли не заметить сверкавших клинков. Однако в тот вечер ничего не произошло. Свет был погашен, наступила неожиданно спокойная ночь, тишину нарушали лишь чей-то осторожный шепот и сонное бормотание.
Всю ночь Майлза мучили сновидения, в которых он то побеждал, то был побеждённым. И до того, как забрезжил рассвет, он уже окончательно проснулся. Он лежал на своей койке, мысленно готовясь к предстоящей схватке, и нельзя сказать, что вид спрятанных в соломе ножей оставил его равнодушным. Вскоре спящие заворочались, послышались зевки и возгласы, оруженосцы один за другим начали вставать и одеваться.
Майлз тоже поднялся, надел свою куртку и обтягивающие штаны, туго затянул ремень на поясе и присел на край своей койки.
Тут и случилось то, чего он терпеливо ждал: два молодых оруженосца отправились за водой для бакалавров. Не успели они выйти во двор, как Майлз громко скомандовал:
— Стойте! Теперь каждый носит воду только для себя. Поставьте вёдра и возвращайтесь!
Оба юноши остановились у порога и в нерешительности топтались на месте.
Через секунду вся казарма возбужденно загудела. С полдюжины рыцарей розы направились к Майлзу и встали у него за спиной, к ним присоединились ещё несколько молодых. Едва ли бакалавры были готовы к таким быстрым и решительным действиям.
— В чем дело? — крикнул один из них, повернувшись к тем двоим, которых отрядили за водой. — Чего вы стоите?
— Фолворт сказал, что мы больше не будем носить воду, — ответил один из них, его звали Госсе.
— Что за новости, Фолворт? — возмутился бакалавр.
Сердце Майлза тяжело бухало, однако голос не дрогнул:
— Зарубите себе на носу, — сказал он, — что отныне и впредь вы сами себя обслуживаете.
— Слыхал, Блант? — крикнул бакалавр. — Фолворт устанавливает свои порядки.
Старший бакалавр, конечно, слышал весь разговор и торопливо натягивал одежду.
— Ну что, Фолворт? — сказал он, приближаясь к Майлзу. — В чём дело? Вы больше не носите воду? Давай-ка разберемся.
Вместе с тремя старшими оруженосцами он надвигался на Майлза. И тут заговорил Гаскойн:
— Одумайся, Блант, пока ничего не случилось! Мы не дадим его в обиду, больше такое не пройдёт!
Блант резко остановился и взглянул на юношей, стоящих позади Майлза. Они были бледны, но в глазах читалась решимость. Тут он неожиданно повернул назад и пошёл к дальнему концу казармы, где уже собралась кучка бакалавров. Они обменялись несколькими словами, после чего все тринадцать парней начали тут же вооружаться, кто деревянными башмаками, а кто и ножом, который накануне устрашающе посверкивал в вечернем свете. Запахло неминуемой дракой, и все, кто не собирался в неё ввязываться, бросились врассыпную, забираясь на скамьи и койки и освобождая место побоища. Минута — другая и брызнет первая кровь.