Ответил Феличиано.
-Я вторично овдовел и похоронил отца, - по лицу его прошла судорога, но тут же и исчезла. - Ни Северино, ни Энрико так и не женились. Наш клирик живет, как птица небесная. Какие же новости?
Все кивнули, соглашаясь. Амадео улыбнулся. За минувшие три месяца трое из четверых, сидящих в этой комнате, трижды - и в тайне друг от друга - торопили его приезд. И лишь потому, что скучали? Эта мысль льстила бы тщеславию мессира Лангирано, но он справедливо считал тщеславие грехом и старался избавиться от любых его проявлений. Думать, что ты что-то значишь в этом мире, глупо, ибо мы теряем сотни людей в одном сражении - и умудряемся обойтись без всех погибших уже на следующий день. Стало быть, его хотели видеть потому, что он был нужен, - но нужен каждому в отдельности. Потому-то с таким отрешённым лицом сидит кривляка Энрико, потому-то делает вид, что не посылал ему никакого письма Северино, потому-то молчит и епископ Раймондо - хоть и мог бы объясниться с ним ещё в пещере. Что же, пусть будет так. Дружба не исключает личных и тайных дел, она - дар небес, но он сохраняется таковым только тогда, когда ты признаешь право друга не раздеваться перед тобой догола и помнишь, что твоё грязное бельё друг тоже стирать не обязан. Личная встреча с каждым еще предстояла.
Теперь же мессир Лангирано сел в кресло и попросил тишины. На него смотрели четверо - напряженно и внимательно.
-Уповаю, что неданное нами когда то слово по-прежнему роднит нас и мы соединены самым светлым из людских чувств, лишенным себялюбия и корысти, гордыни и зависти, что мы по-прежнему преданы друг другу и нас не пятеро, но шестеро, и среди нас - Христос. - Все молчали, взгляды друзей отражали лишь легкое удивление возвышенностью его речи, - если я ошибся, - эта ошибка может стоить мне жизни.
Феличиано улыбнулся одними губами, и Амадео почти зримо ощутил беду. Черты Феличиано - большие глаза, резкий нос, четко вырезанные губы, твердый подбородок - отражали нрав графа: благородную гордость, смелость, великодушие, но сейчас это лицо было словно покрыто серой паутиной, обезличено и стерто.
-Амадео... что ты говоришь? - даже голос Феличиано звучал безжизненно и тускло.
-Твое непонимание, твое сиятельство, погоды не делает. Важно, чтобы меня расслышали остальные. Подробности не нужны. Имена ненавистны. Суть драматична. Некто сообщил близкому мне человеку, что некоторые господа весьма недовольны тем, что не могут по-прежнему быть первыми лицами в городе и заправлять в нём, как в былые времена. Причину своих неурядиц они видят не в том образе своего правления, что позволил другим оттеснить их, но в конкретном лице, само существование которого им ненавистно. Это были бы вульгарные разборки между кланами, на которые нам следовало наплевать, если бы по несчастному стечению обстоятельств ненавистное этим господам лицо не было бы нашим дружком Феличиано. Его решено отравить. Впрочем, я полагаю, что подлинно достоверным является намерение вышеупомянутых господ уничтожить Чентурионе, ибо оно понятно и объяснимо. Методы могут быть любыми.
Граф отозвался быстро и бестрепетно.
-Северино! Энрико! Вы - мои душеприказчики. В случае моей смерти вы - все четверо - до совершеннолетия моего брата и соправителя Челестино назначаетесь его опекунами. - В этом распоряжении ненадолго мелькнул прежний Феличиано, живой, властный, деятельный, но все быстро исчезло, он снова сгорбился и побледнел. - Мое завещание у Раймондо.
Амадео поморщился.
-Все это мило, Феличиано, но как бы притягательна не была возможность похоронить тебя с почестями как невинно убиенного, и возвыситься по положения влиятельных регентов при малолетнем правителе, мы намерены постараться не дать мерзавцам убить тебя. Кто предупрежден, тот вооружен. Не все имена засекречены. Реканелли вступили в переговоры с Тодерини и пришли к пониманию. Их поддержали - хоть и весьма вяло - из Пармы, но клан Паллавичини ничем себя не связал - им нужны здесь распри, а не усиление одного клана, который рано или поздно может бросить вызов им самим.
Отец Раймондо отнесся к сообщению практически.
- А что за яд, известно?
-Мышьяк.
-Ну, это не безвкусно. Антидот - молоко. По счастью, наш друг ест по-монашески, сиречь, слишком большая доза исключена. Но где его собираются отравить? Он же никуда не выходит...
-Мудрость глаголет устами твоими, Раймондо, к тому я и клоню. Во-первых, в замок могут постараться приткнуть своего человека. Могут купить повара, кравчего... или... одного из вас.
В комнате повисла тишина, разорванная толстой весенней мухой, начавшей вдруг кружить по комнате и противно жужжать. Не отличавшийся крепкими нервами граф застонал, а ломака Энрико, изворотливо взмахнув коротким плащом, сбросил нахальную летунью на пол и тут же ловко раздавил её сапогом. Амадео и Северино зааплодировали, Энрико раскланялся, но епископ вернул всех к обсуждаемой теме.
-Купят не одного из нас, но только Энрико или Северино. Мы с Феличиано никогда не афишировали своих отношений, хоть в городе знают, что я - креатура Чентурионе, но об Энрико и Северино знают все.
-Интересно, во сколько же меня оценят? - зло ухмыльнулся Северино. - Сколько я стою?
-Ты горделив, Северино, - насмешливо пробормотал Рико, - Господа нашего Иисуса Христа оценили в тридцать сребреников, не мнишь ли ты, что стоишь дороже?
-Так ты, стало быть, готов за двадцать девять дукатов продать друга? - в тон ему вопросил Северино
-О, Боже, не торгуйтесь из-за меня, - саркастично пробормотал граф, - берите, сколько предложат. Это не ваша цена, а моя.
Глава 5.
Тут их разговор неожиданно прервали, за дверью послышался шорох и тихий смех, потом кто-то тихо потянул ручку двери, и в комнату просунулась вихрастая головка кареглазого мальчугана. Глазёнки его с любопытством обшарили комнату, и тут он взвизгнул, весело и ликующе.
-Мессир Амадео!
Амадео раскрыл объятия Челестино Чентурионе, подросшему и необычайно похорошевшему за годы разлуки. Семнадцатилетний мальчонка был ангелоподобен. Когда-то он давал малышу первые уроки здравого смысла, благих помыслов и любви к Господу, и сейчас видел плоды своих уроков в чистых глазах мальчика. Лангирано было приятно, что его не забыли.
За Челестино появились три девицы, и одна из них, в которой он по роскоши платья сразу узнал Чечилию Чентурионе, с улыбкой сообщив мессиру Лангирано, что она счастлива его видеть и чмокнув его в щеку, белкой вскарабкалась на колени Энрико Крочиато, и пустилась в пространный рассказ о том, как они охотились на уток и брат дал ей арбалет, но только она промахнулась, зато Челестино подстрелил трех уток и всю обратную дорогу важничал и задирал нос. Рико тихо объяснил ей, что целясь в летящую утку, очень важно наводить арбалет не в тушку, а метить в место перед клювом, и услышав этот секрет, Чечилия обожгла братца презрительным взглядом и прошипела, что он лживый обманщик и скрыл от неё это, после чего обняла Энрико и прошептала ему на ухо, что пойдёт на охоту с ним, настреляет пять уток и утрёт братцу нос. Ведь он возьмёт её?
Амадео заметил, что за минувшие годы похорошел не только младший Чентурионе. Расцвела и Чечилия, превратившись в очаровательное существо с глазами молодой лани, прелестным личиком и тонким, гибким станом. Заметил он и то, что его дружок Энрико потерял в присутствии девицы всю свою шутовскую игривость, и напоминает больную овцу. Взгляд Котяры был подавленным и болезненным, скрывал не то очарованность, не то горечь. Он проблеял, что, безусловно, возьмёт Чечилию на болота и расскажет про все тонкости утиной охоты.