— Костик, это всё моё? — шептали её маленькие губки.
— А чьё же ещё, радость моя. Только твоё! — деловито объяснял он.
— Милый, это такой райский подарок, я сгорю от счастья.
Прищурив синие глаза, так что те превратились в щёлочки, задорно, но с перебарывающей нежностью, сказал:
— Я буду любить тебя даже головёшкой.
— Пересмешник, — шутливо замахала она руками.
— Только твой, моя принцесса, — уточнил он.
— Чем я могу отблагодарить? — звенел её голосочек, словно колокольчик в цветах.
— Можешь, — тихо посмеивался он, — вернёмся домой и отблагодаришь. А начать можешь прямо сейчас.
— Но это безрассудство, — сказала она шёпотом, оказавшись вновь на уровне его лица.
— Давай будем безрассудными, — ответил он ей поцелуем.
Они целовались, до тех пор, пока не закипела кровь. Её не оторвала от него, даже задеревеневшая от закинутой назад головы, шея, но против огня она бессильна. Торопливо сорвав, дурманящую весной и любовью, гроздь акации и подхватив жену на руки, он рванул в дом. А с утра вновь служба. Надо спешить, успеть сделать как можно больше. В этом их спасение. Уже дошли слухи, что немцы назначили своих губернаторов и комендантов на приграничные города.
Утром, выходя из подъезда, он бросил взгляд на акации, вокруг цветов жужжали пчёлы. Сами цветы блистая царственными гроздями распространяли сладковатый запах. Улыбнулся. Потом новым мыслям нахмурился: "На какой чёрт нам война?! От гражданской ещё не отошли. Полегло несчитано. Люди не успели посвятить себя чему-то важному в жизни. Разве плохо жить спокойно? А есть ещё и любовь…"
Он стоял у карты развешанной на стене и смотрел на чёрные стрелки подошедшие к самой границе и это не за тысячу вёрст, а рядом, рукой подать. Фашизм у границ, а страна не готова к отражению. Нет техники и обученных кадров. Он закурил и прошёлся по кабинету. Скрип собственных сапог раздражал. Он перенёс пепельницу на подоконник, присел сам. Против воли прислушался к себе. Сердце застыло, как перед бедой. Была самая обыкновенная суббота. Юлия просила прийти пораньше, но не получилось. "Ничего, завтра воскресенье и я проведу его вместе с ней. — Оправдывался Рутковский перед самим собой. — По метеосводкам обещают отличный день. Буду весь выходной на её глазках". Покурив и посмотрев в окно, он решает устроить вылазку на рыбалку силами командного состава с семьями. "А что? По-моему ничего. Посидеть с удочкой на берегу речки, сплошное удовольствие и Юлия рядом. Адуся навряд ли пойдёт, уже большая и вечно в общественных делах". Тут же позвонил Люлю, предупредил. Весь вечер пришлось потратить на обстоятельный разбор вчерашних полевых учений. Собрался выходить из штаба домой, столкнулся с озабоченным начальником штаба. Это удивило его больше всего. Он плохо себя чувствовал и ушёл домой пораньше и вдруг опять тут… Тот с ходу доложил. Телефонограммой предупреждают, что перешёл границу перебежчик и утверждает, что немцы начнут войну рано утром в воскресенье 22 июня. Может провокация, а возможно, что и нет. 22 — е то завтра. О возможной войне не говорили, хотя и чувствовали приближение. Рутковский возвращается в кабинет. Звонит командирам частей, отменяет рыбалку и рассказывает о перебежчике. Жене просто даёт отбой, она волнуется:- "В чём дело?" Рутковский успокаивает:- "Не волнуйся. Люлю, я вечером тебе всё объясню". До ночи просидели в штабе. Подумал: билеты Люлю в кино накрылись. После его возвращения из "крестов" они, заполняя образовавшийся пробел, не пропускали ни одной картины. Смотрели запоем: "Весёлые ребята", "Цирк", "Волга- Волга", "Светлый путь". Одна она, естественно, не пойдёт. Он уже и не предлагал ей этого, зная, что откажется. Подруг близких у неё нет, дружит ровно со всеми. Получается со всеми и ни с кем особо. Это его командировка в "кресты" и плавающее отношение людей к ним тогда повлияли так на неё. Они очень дружны с Адусей, как две сестрички. Кто не знал, так попадал в щекотливое положение, восторженно спрашивая:
— Константин Константинович, это ваши дочери?
— Это мои женщины! — поглядывая на смущённых Аду и Юлию посмеивался он.
Адуся умудрилась вобрать в себя сибирскую красоту своей матери. И у Люлю, и у Ады были тёмные волосы, и их сходство усиливал блеск глаз, правда был сделан реверанс и его польскому роду. Вулкан, а не барышня. Хотя любила побыть иногда и кокеткой, часами смотрелась в зеркало.
Улыбаясь воспоминаниям, он возвращался из штаба домой. После нелёгкого дня захотелось пройтись. Тревоги, донесения и тёплая романтическая ночь не торопили шаг. "Неужели война? Такая мирная ночь. Звёзды, луна всё: как всегда. Не верится, не может быть. Я солдат, а как же Юлия, Ада? Просить, выехать на время, пустое дело. Ни за что не уедет. Только заикнусь, упрётся рогом. Принципиально будет рядом со мной. Лучше молчать и придумать какую-то хитрость, отправив её к родне в Москву". — Он волновался не зря. Баграмян, учившейся с Жуковым и им на курсах и служивший сейчас в Киеве в оперативном штабе, отправив свою семью, намекнул и ему, мол, не тяни и сделай то же самое. Он попробовал, но Юлия наотрез отказалась. Сказала, что если суждено ему встретить врага, то она будет с ним рядом… Прерывая его мысли, обгоняя и звонко смеясь, прошла стайка молодых людей. — "Должно быть, с фильма возвращаются. Подвёл я Люлю. А с войной? Может, пронесёт хотя бы до осени. Ну её к лешему".