Пока ждал поезда, хоть у меня и было всего лишь двадцать минут, успел купить в дорогу свежих газет и кое-какую еду в дорогу.
В купе я был мало того, что четвёртым, так со мной ещё ехала женщина с двумя детьми, сыном двенадцати лет и дочкой десяти. Но, вопреки опасениям, что будет шумно и суетно, ехали нормально, почти спокойно. Единственно что девочка, словно бы увидев транспарант «свободные уши» на эти самые уши и присела, устроившись с удобством. При чём ей, как вскоре выяснилось, даже отвечать не надо было, и вообще реагировать хоть как-то — не обязательно. Мать украдкой с облегчением вздохнула и, кажется, задремала, привалившись к углу. Я зато узнал, зачем-то, что фамилия моих спутников Мишуковы, что они дворяне, тотем у них Мишук-Медведь. Что родовой перстень её брат Миша получит сразу, как приедет домой, в Москву. Что у них всех старших мальчиков называют Мишами, так что он Михаил Михайлович Мишуков. Узнал, что папу со службы отпустили только на две недели, поэтому он вернулся домой раньше, а они задержались на море ещё на половину месяца. Как они добирались из Крыма до Ростова-на-Дону, где сели в поезд. Что они… Тут я, кажется, отключился, с открытыми глазами и без сновидений. Привёл в себя меня тот самый Михаил Михайлович, когда девочка с мамой ушли «пудрить носики».
— Вы, господин офицер, на Люську не обижайтесь, она не со зла. Она молчать долгое время просто физически не способна, это даже врачи сказали, и что со временем это пройдёт. А нам все новости, даже те, что мы и без неё знаем, два раза рассказала, вот и мучилась.
— Я не обижаюсь. Кстати, я ещё не офицер, а кандидат в офицеры, звание и меня зауряд-прапорщик, но это временно: я только что академию окончил и на сборах был. А так я инженер, начинающий. Зовут меня, кстати, Юрий Викентьевич, фамилия — Рысюхин.
— Мишуков, Михаил Михайлович. Ну, это вам Люська и так сказала. А почему у вас два перстня?
— Один родовой, второй — баронский.
— Настоящий барон⁈ Чтоб я сдох! Ой, простите… А почему в экономе, а не в нормальном втором хотя бы классе? Ой, извините, нельзя же лезть…
— А потому, что я сейчас в армии, потому еду не как барон, а как унтер-офицер. Меня и сюда-то еле пустили, иначе пришлось бы третьим классом добираться.
Дальше Миша немного попрактиковался на мне в умении вести светскую беседу и ещё раз извинился за сестру, уточнив, что 'Люська не дура, а просто молчать не может. Так дальше и ехали. Я, не столько даже проголодавшись, сколько в попытках занять девочку чем-то ещё, достал и распаковал купленную накануне варёную курицу, пригласив соседей присоединяться с простым обоснованием, что в меня не влезет, а по жаре пропадёт быстро. У соседей оказался хлеб, которого я купить не успел, и остатки южных овощей, так что пообедали неплохо. Люся, похоже, спустила пар и немного успокоилась, я даже немного поработал с документами. Перед ужином на очередной станции купили вскладчину пирожков, а я ещё и кулёк ранней черешни прихватил. К ужину взяли ещё и чай у проводника, а Люся расчувствовавшись достала откуда-то из закромов три слегка обломанных по краю печенюшки. Через какое-то время после ужина стали готовиться ко сну — мы с Мишей вышли в коридор, где встретились с другими выставленными за дверь мужчинами и парнями и минут пятнадцать пытались завязать разговор с соседями.
Места в купе распределились так же, как и до меня: вдоль передней стенки купе дети, девочка на нижней полке, парень — на верхней, мать напротив них на нижней полке, я, как воспитанный молодой человек, полез наверх. Правда, дети перевозбудились и никак не могли уснуть. Наконец, девочка попросила:
— Мама, а спой колыбельную! Только не про мышку и не про Луну, они надоели.
— Но я других не помню, надо вспоминать…
— А, может, я спою? У меня, как жена говорит, даже голос есть. А она всё-таки профессиональный музыкант.