— Не могу я и не хочу при живом муже за стенкой в пустой холодной постели ночевать. Вот просто не могу. Я тут рядом просто посплю, ладно?
Ну, не выгонять же её было⁈ Подвинулся и запустил под одеяло. Она вздыхала, ворочалась с боку на бок, ёрзала, пока Маша не сказала сонным голосом:
— Ладно, ладно, пойду я, не буду мешать…
Ночная рубашка Ульянкина вылетела из-под одеяла, казалось, одновременно с тем, как за Машей дверь закрылась, а я понял, что спать — это не сейчас, во всяком случае — не сразу. Вот интересное дело: то, что они обсуждают между собой постельные дела, причём в подробностях, я давно убедился, да и сами они признались, хоть и не напрямую, а намёками. Но вот присутствовать при этом самом, или просто позволить мне поприставать к одной, если вторая рядом — стеснялись обе страшно и пресекали поползновения на корню. Потому что одно дело — поговорить о чём-то, и совсем другое — это же самое сделать при собеседнике. Как когда-то, ещё до сборов, прокомментировал такие мои рассуждения дед:
«При рассказе и прихвастнуть можно, а вот сделать на самом деле так, как рассказывал, ну, или рассказывала, куда как труднее».
Но не думаю, что дело в этом. Даже уверен: стоит одной чем-то похвастаться — вторая тут же попытается повторить, а то и превзойти. Если, конечно, не решит, что это «фу вообще», но такого вроде как всё меньше и меньше у них. Ну, это уже лишние подробности, я думаю.
В пятницу утром я садился в свой фургон не выспавшимся, но довольным. И тут ещё приятные воспоминания при виде нашего семейного автомобиля и от запахов внутри него. И никаких размышлений на тему того, на каком извозчике я могу ехать в своей форме, а на каком — нет. Я проверял — нигде в Уставах нет запрета на использование личного автомобиля, как в неслужебное, так и в служебное время, ни для унтер-офицеров, ни даже для рядовых. Для обер- и штаб-офицеров, впрочем, тоже, поскольку тема личного автотранспорта в Уставах вообще никак не регламентировалась.
Глава нашей военной кафедры (дедово название, официально это называлось намного более длинно и менее понятно) при виде моей формы и нашивок морщился всей физиономией, но документы принял. С тяжким вздохом. Но мне до его дыхательных упражнений дела не было, гораздо, несопоставимо, важнее, чтобы выдал и зарегистрировал в журнале волшебную бумагу. Ту самую, которая свидетельствовала о завершении мною армейской практики и о том, что «временно призванный на военную службу вольноопределяющийся Рысюхин с указанной службы отозван в запас». Сразу же пошёл и прямо в салоне фургона переоделся, полностью, включая уставное армейское бельё, в штатское. Всё, нет больше временного форменного недоразумения, которое не то пере-унтер, не то недо-офицер, а есть моя милость барон Рысюхин! И могу нормально ездить в любом классе поезда, ни у кого разрешения не спрашивая. И пусть какая-нибудь жаба посмеет квакнуть, что у меня кобура неправильная и не там висит, а тем более — что мне такой револьвер «не положен»! Фух, эко меня накрыло-то, а? Всё, теперь в понедельник к девяти утра приехать, получить военный билет со званием кого-то там запаса, а в полдень — торжественное вручение дипломов. После этого и студента Рысюхина не станет, а появится инженер той же фамилии, тоже разница в статусе существенная.
«Не кого-то там запаса, а прапорщика, это без вариантов».
«Почему ты так считаешь?»
«Юра, ты как в армии не служил. Всё-всё, не рычи! Дать тебе подпрапорщика — значит, понизить в звании. А для этого нужна причина, которой — нет».
«А оставить, как есть? Ах, да — это же звание „временное“, хоть некоторые в нём годами ходят. В запас с ним уйти нельзя…»
«То-то и оно. Потому местное военное начальство и ходит с такой мордой, словно лимонов обожрамшись».
«Им-то какая разница⁈»
«Шутишь? А как объяснять прочим титулованным студентам, а тем более — их родителям, почему они выпускаются унтерами, а какой-то свежеиспечённый барон — офицером?»
«Их, как ты выражаешься, персональные половые сложности».
«Согласен, но ему-то приятного в этом нет».
На этом я вопросы своей военной подготовки из головы выкинул, надеюсь — надолго. И, да — результаты испытаний меня ни в коей мере не волнуют. Потому как, с одной стороны — Его Величество явно решил, что этому оружию в армии быть. С другой если решат иначе — мне же в чём-то проще будет их содержать, проверок меньше: одно дело тяжёлое вооружение армейского образца, и другое — какая-то самоделка. Ну, и о совместимости боеприпасов с армейцами беспокоиться не придётся. А, может, ещё и удастся выкупить имущество расформированного дивизиона, по остаточной стоимости, а то и вовсе — как неликвид, по цене металла. Законсервирую и сложу на складе, есть не просят же.