— Так уж и быть, ты занимайся своими делами, а мы займёмся своими — то есть, празднованием! Если успеешь — присоединишься!
По городу мне пришлось передвигаться на пикапе Егора Фомича, который вместе с женой сопровождал празднующих, поскольку фургон остался у жён в качестве «передвижной базы», ведь там и запасная одежда для Ромки, и вода, и еда, и много чего ещё, включая стол для переодевания ребёнка. Успел, даже меньше времени потратил, чем планировал. А когда вернулся к своим и посмотрел на Рому — у меня возникла ещё одна идея:
— А давайте, пока мы в Минске, отвезём сына к местному, хорошему, оракулу?
Идея всем очень понравилась, и уже минут через сорок — из них полчаса ожидание в очереди, надо же — узнали, что точно сказать пока что невозможно даже потенциал, поскольку ребёнку ещё очень долго расти и развиваться, тем более нельзя определить стихию, пока можно узнать будущую силу одарённости только «с точностью до барьера». После парочки простых манипуляций узнали, что будущий уровень Романа Юрьевича не меньше трёх и не больше пяти. Я, вспоминая разговоры с Рысюхой, чего-то такого и ожидал, для остальных же данные замера стали приятной новостью и поводом для нового празднования.
Глава 26
Своеобразное это было празднование, надо сказать, больше похожее на народные гуляния, в которых народ представляли наши две семьи. Гуляли по городу, обошли весь Верхний город, заходили в кафешки. Издали посмотрели на дворец Великого князя — подходить ближе не стали, в дворцовый парк нас всё равно не пустят, только на выгороженную аллею, что ведёт к публичной приёмной. Просто захотелось окунуться в цивилизацию, посмотреть на жизнь большого города, убедиться, что жизнь идёт и развивается. Правда, надолго нас не хватило: жара, пыль, горячие стены домов и камни брусчатки быстро отбили желание гулять по улочкам исторического центра. Вместо этого сели в фургон и переехали к Губернаторскому саду. Автомобиль оставили на стоянке около построенной лет пятнадцать назад на Свислочи электростанции, которую дед обозвал «личинка днепрогэса», не объясняя, кто такой этот днепрогэс, а смотреть в его памяти самому было лень. По плотине была проложена пешеходная дорожка, так что до парка оказалось недалеко.
Казалось бы — неужели нам в имении природы мало? Или на изнанке? А вот поди ж ты — по улицам гулять надоело быстрее, чем по парку. Вообще здесь было хорошо, хоть и немножко слишком людно. Нагулявшись, нашли местечко, где можно было не просто купить воды или мороженое, а нормально пообедать, даже с некоторым выбором блюд, пусть и донельзя скудным. И цены оказались совершенно негуманными, но всё же заметно ниже, чем на Паниковке, или, если официально — в Александровском сквере. Тоже забавное совпадение: и в мире деда, и у нас он называется одинаково, хоть и в честь совершенно разных людей — ну, не было у нас князя Александра Невского. Там, в летнем кафе со столиками с видом на фонтан банальный антрекот стоил почти десять рублей[1]! Здесь же — «всего лишь» шесть двадцать. Весь обед на семерых — я, две мои жены и четверо Беляковых, няне дали выходной — обошёлся в сто двадцать рублей с хвостиком, с чаевыми — сто тридцать. И это без спиртного, не считая бокала пива мужчинам и какого-то «освежающего коктейля» для дам. Потом, правда, выяснил, что стоил тот как бутылка хорошего вина! Не коллекционного, понятное дело, но и не простого столового. А ведь по долетавшим до нас обмолвкам и фрагментов разговоров, кое-кто обедал здесь регулярно, если не ежедневно! Как сказал по этому поводу дед: «Красиво жить не запретишь. Но прокурору „стукнуть“ можно». Нет, вот реально — с каких доходов можно столоваться тут на регулярной основе⁈
Домой вернулись около девяти вечера, уставшие, но довольные. Пока жёны по очереди плескались в душе, смывая дорожную пыль, я вспомнил, какое такое дело не давало мне покоя во время полёта домой. Оно никак не было связано с Могилёвом, помимо того, что сделать его требовалось ещё там, потому и не вспомнил тогда, несмотря на все усилия. Взял свой «армейский» мобилет — вот где несомненная польза от этих сборов! — и нашёл в нём забитый заранее контакт царского секретаря. Немного поколебавшись, время уже позднее, но завтра могу опять забыть в круговерти рутинных дел, вызвал его. Судя по тому, что ответил сразу и по бодрости голоса, секретарь ещё не спал, и, более того — был на службе. После извинений и расшаркиваний — сам не люблю, когда люди, позвонив в неурочное время ещё и крадут его на бесконечные реверансы — перешёл к делу: