– И ты молчал? Неужели ты так ничего и не понял? Они же искали что-то в операционной! Люди Президента приезжают в провинциальный город, находят Бурковица и что-то от него требуют, тот перед смертью, возможно, произносит что-то, и они начинают искать нечто, за чем они и приехали сюда, в лежащей на операционном столе девушке… Но не находят и начинают искать в других девушках, почему, ты не задавал себе этого вопроса? У вас есть списки девушек – может и не только девушек, но и мужчин, – которых в тот день оперировал Бурковиц?
– Нет.
– Короче так, меня интересует медсестра. И если ее не окажется в живых, то виноваты в этом будете только вы…
– Мне не нравится, когда ты со мной разговариваешь в таком тоне, – закричал Логинов, и в кабинете сразу стало очень тихо.
– Мне тоже кое-что сегодня не понравилось… И вчера, и позавчера… Я ухожу, Логинов, и запомни: еще раз на меня крикнешь… ударю… Научусь и ударю. Больно.
Никогда еще им не приходилось так серьезно ссориться.
Наталия и сама понимала, что мужчины не прощают снисходительного к ним отношения, но и сдерживаться больше не могла.
Уже в машине, когда она немного остыла, ей стало жаль произнесенных в самом конце наиглупейших слов… Хотя она ведь сказала именно то, о чем думала последние несколько месяцев. А именно о физической подготовке. Вернее, об отсутствии таковой у нее. Изнеженное существо, способное лишь бить оп клавишам да иногда работать мозгами, она страдала от своего физического несовершенства и хотела научиться давать отпор ФИЗИЧЕСКИ, руками и ногами. Стройная и гибкая, она была уверена, что сможет обучиться элементарному бою, неважно к какой культуре он будет относится. Но природная лень тормозила ее поход в спортзал. Даже само слово «карате» или тот же «спортзал» вызывали у нее мороз по коже. «Пожалуй, надо бы начать с психолога, чтобы он убедил меня в необходимости таких занятий…»
Медсестра оказалась жива и звали ее Машей. Высокая, черноволосая, с раскосыми карими глазами, Маша согласилась поговорить с ней только после того, как Наталия предъявила ей свое удостоверение. Для таких девушек как Маша достаточно просто показать красную лакироварную «корочку» с золотым тиснением, чтобы выпытать всю их подноготную до седьмого колена.
– Пойдемте в ординаторскую, там все равно никого нет…
– А мы не могли бы сейчас пройти в операционную, ту самую, где все это и происходило, и ты мне все показала бы, а?
Маша послушно кивнула головой и уверенно направилась к белой двери в конце больничного коридора, над которой висела стеклянная стильная табличка с красной надписью: «Тихо, идет операция!»
– Здесь надо ремонтировать проводку…
– Ты хочешь сказать, что операционная до сих пор не
отремонтирована после всего того, что здесь произошло?
– Отремонтировали, мы даже недели две работали, делали операции, а потом произошло короткое замыкание… Пуля пробила провод… Я-то не разбираюсь…
– Расскажи, Маша, как все произошло?
Они стояли как раз в том месте, в маленьком коридорчике с матовой стеклянной стеной, которая имела эффект прозрачности лишь с одной стороны: хирурги, работающие в операционной, не могли видеть следящих за операцией студентов медицинского института, в то время как последние видели всю операционную как на ладошке. Именно этим обстоятельством и воспользовалась Маша, спрятавшись в коридорчике и прекрасно осознавая, что бандиты, оглушившие хирургическую сестру и скрутившие руки Бурковицу, ее не видят, в то время, как она видела абсолютно все.
– Как я потом узнала, все трое вошли в хирургическое отделение в белых халатах и ничем от остальных посетителей не отличались…
– У вас что, можно навещать больных в любое время?
– Если честно, то да. Это только для порядка висит расписание, а так… Сами понимаете: больница… Поэтому-то на них никто внимания и не обратил. Когда они подошли к операционной, в коридоре не было никого, как нарочно, поэтому они беспрепятственно вторглись прямо во время операции и, не обращая внимание на то, что на столе лежала больная, подошли к Ольге Петровне и ударили ее чем-то по голове, отчего та вскрикнула и упала на пол…
– Скажи, а как вел себя Бурковиц? Этот визит был для него неожиданным или же он, предположим, знал об их приходе и, скажем, нервничал перед их приходом, ты ничего такого не заметила?
– Лев Иосифович было человеком достаточно общительным, но в то же время определить, находится ли он в состоянии душевного волнения или нет – было практически невозможно… Он вседа был ровным, улыбчивым…