— Похоже, поваром будешь ты, Джубал. Я не могу. Я раненый.
У них ушло на сорок пять минут больше, чем следовало, на то, чтобы устроиться лагерем, сварить кофе и поджарить мясо — для ужина. Фокс это не расстроило. Через несколько дней они привыкнут и будут все делать быстрее и лучше.
Фокс вымыла тарелки в реке и оставила их у костра до утра. Как во всяком хорошем лагере, кофейник был оставлен на углях, а свою кружку каждый оставлял при себе. Ей понравилось, что никто из мужчин не достал из своей сумки бутылку виски. Если у них и была бутылка, они, видимо, сохраняли ее для особого случая. Фокс посчитала, что это было хорошим предзнаменованием.
Они сидели вокруг костра, пили кофе и обменивались отдельными фразами до тех пор, пока солнце не зашло за горизонт. Фокс сразу заметила, как сильно после этого похолодало. Не следовало забывать, что февраль все же холодный месяц, хотя днем могло быть довольно тепло.
Джубал Браун допил кофе и зажег сигару.
— Самое время нам сейчас выяснить, кто из нас за Союз, а кто — за Конфедерацию.
Фокс была поражена.
— Вот уж не думала, что здесь у нас кто-нибудь придает этому значение.
— Большинство людей об этом не думают, но я собираюсь в Джорджию, и там я точно присоединюсь к конфедератам. Моя семья никогда не владела рабами, так что эта часть проблемы меня не волнует. Что для меня важно, так это то, что каждый штат должен иметь право выйти из Союза. Юг не должен стать частью Соединенных Штатов, если мы этого не хотим.
— Трудно понять, почему Невада хочет стать штатом и присоединиться к Союзу, а Юг борется за то, чтобы от него отделиться. — Фокс задумчиво смотрела на тлеющие угли. — У меня, правда, нет по этому поводу своего мнения, просто я хочу сказать, что одни люди не должны владеть другими.
Таннер посмотрел на Джубала.
— Я — за Союз.
Браун поджал губы и кивнул, но промолчал. Все посмотрели на Ханратти.
— Мне все равно, кто победит, — пожал плечами Ханратти. — Эта война идет за тысячу миль отсюда. Меня она не касается.
— А ты какого мнения? — спросила Фокс Пича.
— Я должен согласиться с мистером Брауном, — после короткого раздумья ответил Пич. Фокс удивленно подняла брови. — Никого нельзя заставлять быть там, где они не хотят быть.
— Как ты можешь быть на стороне Конфедерации? Они владеют рабами на Юге.
— У семьи мистера Брауна нет рабов. Со временем рабству придет конец независимо от того, кто победит в этой войне. Как могут конфедераты воевать за свободное волеизъявление, а потом отказать в нем своим гражданам? Надо верить в доброту и порядочность всех людей.
Это весьма благородное чувство, мистер Эрнандес, но мне кажется, что вы не правы. — Таннер налил себе еще кофе из стоявшего на углях кофейника. — Все не так просто. Экономика Юга построена на дешевой рабочей силе. Если отменят рабство, экономика скорее всего рухнет. Я не думаю, что южане захотят добровольно навлечь на себя такое бедствие. Джубал Браун зевнул, прикрыв рот ладонью.
— Похоже у нас тут два мятежника, один янки, один не определившийся и одна, которой все равно. — Немного подумав, он добавил: — Спорить вроде не о чем. Кто первым будет дежурить сегодня ночью? Ты, Ханратти? Или тебя слишком беспокоит твоя рана? Та, что нанесла тебе своим ножом женщина.
Ханратти улыбнулся одними губами:
— Думаю, я справлюсь. — Взяв револьвер, он обошел вокруг лагеря. — Позвольте полюбопытствовать, мэм, скольких парней вы в своей жизни порезали?
— Гораздо меньше, чем пристрелила, если вас это интересует. У меня есть с собой аптечка, на случай если вам кажется, что ваша рана слишком глубокая.
Если Ханратти хотел притвориться, что маленький укол — это рана, она была готова ему подыграть, но не без известной доли сарказма.
Не считая нужным отвечать, Ханратти отошел от костра и исчез за деревьями.
— Думаю, я сменю его после того, как разотру свое плечо мазью для лошадей, — сказал Пич, вставая.
— Тебе помочь?
— Я тебе уже говорил — перестань меня опекать. Это всего-навсего приступ ревматизма. — Бормоча что-то себе под нос, он скрылся в темноте, оставив Фокс и Таннера у костра.
— Ну, что вы думаете? — спросила Фокс, отодвигаясь. Они сидели рядом, почти плечом к плечу, и ей не нравилось, что его близость вызывает у нее какие-то странные чувства. Будто она съела что-то не то и ее подташнивает.
— Мы проехали всего двенадцать миль, и это заняло у нас на два часа больше, чем предполагалось.
— Нельзя подстегивать мулов. Если вы попытаетесь это сделать, вы рискуете погубить животных. У нас всегда будет ощущение, что мы прошли меньшее расстояние, чем должны были бы.
— Я не критикую, я просто это отметил. — Когда он повернул голову, черты его лица в свете костра показались ей еще более угловатыми. — Но я бы сказал, что первый день прошел хорошо. Мой охранник не убил моего проводника, а мой проводник не убил моего охранника. А на ужин у нас было мясо. — Он улыбнулся. — А знаете, Браун прав. То, что вы сделали, было глупо, хотя и смело.
— Возможно, — ответила она, глядя на медленно гаснущий огонь. — Но мы с Пичем вместе уже двадцать лет. Этот человек — моя семья, потому что другой у меня, считайте, не было. Он много лет обо мне заботился. Теперь настало время мне позаботиться о нем.
В свете костра его глаза были янтарного цвета. А какое ей до этого дело? Она сама не знала, почему она вообще это заметила.
Поскольку Таннер ничего не ответил, она сказала:
— Насколько я поняла, Ханратти и Браун находятся по другую сторону закона и частенько пересекают линию границы.
— Почему вы так считаете? — со смешком в голосе спросил Таннер.
— Человек, который перевозит золото, вряд ли наймет проповедника. Вам же нужны люди, которые привыкли сначала стрелять, а уж потом задавать вопросы. Я права? — Она метнула на него взгляд и встала.
Таннер тоже поднялся.
— Вы крепкий орешек, не так ли, мисс Фокс?
— Мисс Фокс? И крепкий орешек? — Она усмехнулась. — Судьба могла бы распорядиться иначе, но не захотела. Так что вы правы, мистер Таннер, я человек жесткий. И это помогло мне выжить. Между прочим, завтра мы прибавим скорость. Меня беспокоят пайюты[1], поэтому я хочу, чтобы мы завтра были уже в Форт-Черчилле. А это отсюда на расстоянии тридцати миль.
— Тридцать миль? — удивленно посмотрел на нее Таннер. — Это в два раза больше, чем мы проехали сегодня.
— Знаю. Я говорила, что несколько дней не будем слишком спешить. Но будет лучше, если мы проведем завтрашнюю ночь под крышей, а не под открытым небом. — В ее голосе послышалось раздражение. — Что это вы смотрите на мои волосы? Что-нибудь не в порядке?
— Вовсе нет. Ваши волосы прекрасного золотисто-рыжего цвета, особенно в свете костра. И вам идет коса.
Комплименты выбили почву у нее из-под ног. Фокс покраснела и потеряла дар речи. Она быстро отошла от Таннера, бросив через плечо:
— Спокойной ночи.
Какое-то время она была так возбуждена, что не сразу нашла свой спальный мешок, а когда нашла, чертыхнулась и, сняв сапоги, откинула одеяло, под которым обнаружила пару перчаток.
— Пич! Ты спишь? Что это такое ты мне подложил?
— Это перчатки, наполненные свиным жиром. Надень их и спи в них всю ночь. Вотри немного жира в щеки и губы. На всякий случай.
«Случай» они уже обсуждали с Пичем. Речь шла о том, как она должна выглядеть, когда будет стрелять в Хоббса Дженнингса. Если Фокс убьет Дженнингса, а будет выглядеть, как сейчас, никто не обратит на нее внимания. Газеты сочтут, что она дикарка и просто помутилась разумом, и никто не станет задумываться о причине, по которой она решилась на убийство. Но если она будет выглядеть той, кем она была на самом деле, Дженнингс увидит, что он с ней сделал, и, возможно, пожалеет об этом.
С другой стороны, если она превратится в обычную молодую леди, пусть даже немного угловатую, газеты могут ею заинтересоваться. Им захочется узнать, почему приличная молодая мисс застрелила процветающего бизнесмена, и у нее появится возможность рассказать всем, какой скотиной был Хоббс Дженнингс. Она жаждала, чтобы правда о нем была напечатана в газетах. Сложность этого варианта заключалась в том, что если она будет выглядеть как приличная леди, может показаться, что Дженнингс нанес ей не такой уж большой вред, как на самом деле. Ей могут даже не поверить.