На белоснежных пальчиках дамы сверкали тяжелые золотые перстни, у пояса висел кошелек безо всяких вензелей, туго набитый монетами, и, уж ясное дело, не какими-то скойцами, а полновесными кронами. Из-под подола платья выглядывали искусно расшитые бисером туфельки, которые оказались бы под стать и эльфийской принцессе из тех сказок, которые я слышала в детстве, — ножка у дамы была крошечной, как у ребенка. Иными словами, ничего более прекрасного, утонченного и роскошного мне ранее видеть не доводилось, оттого я и застыла на месте, разинув рот и забыв обо всем на свете, даже о надкушенном бублике, который держала в руке.
Замыкали шествие двое крепких, одинаковых с лица парней, которых я посчитала охраной. Их явно захватили с собой лишь для порядка — это было видно по их ленивым движениям и скучающим взглядам.
Дама остановилась как раз около прилавка с башмачками, и я с завистью подумала, что уж ей-то по карману купить себе любые из них. Да что там, половины содержимого ее кошелька достало бы, чтобы скупить три торговых ряда! Но, несмотря на то, что торговец рассыпался перед нею мелким бесом, дама ни к чему не притронулась своими холеными полупрозрачными пальчиками и направилась далее. Я незаметно пристроилась в хвост этой процессии, рассудив, что не худо ходить по ярмарке, когда тебе все уступают дорогу. Тем более что шаталась я безо всякой определенной цели. Мне стало любопытно, что же купит эта дама из великого множества товаров? Что вообще может понадобиться таким важным особам на обычной городской ярмарке?
След в след я ступала за охраной, вытягивая шею, как любопытный гусь, и прислушиваясь к разговору, который госпожа вполголоса вела со своей служанкой. Мы остановились около лавки парфюмера, где я наконец-то узнала, чем же пахнет миндальное мыло, — то, что продавал дядя, было похоже на него, как свекла на яблоко. Затем заглянули к торговцу канарейками, после чего вышли к центральной площади, где глашатай зачитывал объявление о начале турнира лучников. Там дама отпила немного лимонной воды, которую поднесла ей служанка. К ним тут же подбежал торговец веерами, безошибочно почуяв своих клиенток, и мне удалось полюбоваться изящнейшими опахалами. Я околачивалась поблизости, каждую секунду ожидая, что один из охранников, давно уж косившихся в мою сторону, даст мне подзатыльник и прогонит прочь, но любопытство перевешивало страх.
— Благодарю, — мелодично произнесла дама, доставая из кошелька монетку.
— Мое почтение вашей милости! — торговец поклонился.
Дама раскрыла купленный веер, обмахнула пару раз скрытое вуалью лицо и небрежно бросила в корзину.
— Нет, Белинда, — промолвила она раздраженно, обращаясь к служанке, — это пустая трата времени. Здесь нет ни одного аптекаря!
Мое сердце пропустило удар. Я просто онемела, не в силах поверить в такую удачу! Ну уж теперь дядюшка Абсалом скажет мне спасибо! Не будет мне прощения, если я не воспользуюсь такой оказией!
— Прошу прощения, ваша милость! — я прошмыгнула под самым носом охраны и очутилась рядом с дамой, пропустив мимо ушей гневные окрики всполошившихся стражей. — Могу ли я занять пару секунд вашего драгоценного времени?
Благородная дама, к счастью, не завопила что-то вроде «Да как ты смеешь, грязная нахалка!», хотя именно так ей и следовало поступить — моя дерзость переходила всяческие границы. Осмотрев меня с ног до головы, она довольно приветливо обратилась ко мне:
— В чем состоит твое дело ко мне, танцовщица?
«Нет, дядюшка прав, мне надо срочно купить пристойное платье», — с досадой подумала я, а вслух произнесла:
— Случайно услышала, что вы ищете сведущего аптекаря, и потому осмелилась обратиться к вам. Неподалеку от старого колодца расположился один из лучших аптекарей трех королевств, которому я прихожусь племянницей. Если вы изволите пройти по этому ряду и свернуть у фонаря налево, то выйдете к его лавке.
Нежные пальчики дамы сжались в кулачки, и она взволнованно сказала мне:
— Спасибо тебе, танцовщица. Вот, возьми в награду!
И мне была вручена серебряная монета достоинством в четверть кроны. Я чуть не взвизгнула от радости и несколько раз низко поклонилась добрейшей даме. Кто бы мог подумать! Заработала за минуту больше, чем мой дядюшка за два дня! На что же потратить такое богатство?
И я, ошалев от счастья, торопливо направилась вдоль ближайшего торгового ряда, жадно разглядывая лежащий на прилавках товар.
Немного поразмыслив, я купила кошелек. Сдачи мне причиталась целая пригоршня скойцев, прекрасно его заполнивших. Разумное начало возобладало над душевными порывами, и я решила, что приберегу нежданно-нечаянное богатство. Мало ли как обернется жизнь?..
После этой глубокой мысли, заставившей меня нешуточно возгордиться собственной рассудительностью, пришло время вспомнить, что дядюшка уже заждался моего возвращения и мне грозит хорошая головомойка, невзирая на неоценимую услугу, которую я оказала старшему родственнику. Запрятав кошелек во внутренний карман пестроцветной курточки, я поспешила в сторону старого колодца.
…Около дядюшкиного навеса творилось какое-то странное столпотворение, голоса сливались в неразборчивый гул. Предчувствуя беду, я ускорила шаг. Уже можно было разглядеть, что наше торговое место окружено плотным кольцом без умолку галдящего ярмарочного сброда.
Подбежав поближе, я заметила, что несколько человек, стоявших у самого прилавка, одеты одинаково — в красно-синие туники, украшенные гербовой вышивкой. Все они были вооружены, держались крайне надменно и словно чего-то ожидали. Лавочники и покупатели столпились чуть поодаль, вытягивали шеи и что-то оживленно обсуждали, тыча пальцами в сторону звездно-лунного тента.
Несложно было сообразить, что дела наши совсем плохи. «Дядю арестовали, — похоронным звоном отозвалась страшная мысль в моей голове. — Кто-то купил у него декокт и отравился. Или намазался мазью и облысел. Нас вышлют из города без скойца за душой, а скорее всего — повесят. Что же делать?!» Руки мои сами по себе принялись заталкивать кошелек глубже в карман, а ноги точно так же непроизвольно сделали пару шагов назад.
Тут красно-синие расступились, и показался мой дядя, против обычая сам несущий на спине объемистую торбу. Вид у него был донельзя огорченный и какой-то перекошенный, будто бедный дядя Абсалом по недосмотру куснул лимон. Позади него шли двое сине-красных господ, что указывало на крайнюю серьезность положения. Тут дядюшка поднял голову, обвел обреченным взглядом зевак и заметил меня. Я попятилась, но было поздно. Лицо его побагровело, глаза выпучились, а его обвиняющий перст указал в направлении меня. Все это сопровождалось воплем:
— Это ты! Ты!..
Немедленно все взоры обратились в мою сторону, отчего я почувствовала себя крайне неуютно. Во взглядах читался ужас с малой толикой сочувствия.
— Это ваша племянница? — обратился к дяде один из сине-красных.
— Она самая… — сквозь зубы процедил дядя.
Тут же по обеим сторонам от меня возникли двое господ, ухватили под руки, отчего мои ноги тут же оторвались от земли. Бежать было поздно, да и некуда, если разобраться.
…Так мы и покинули таммельнскую ярмарку — впереди нас с дядей Абсаломом шли двое господ, позади еще добрая дюжина. Дядюшка яростно сопел, кося в мою сторону налитым кровью глазом, и я опасалась, что он, не сумев совладать с гневом, попросту бросится меня душить. Причины его странной ненависти ко мне были пока что неясны.
— Дядюшка, — как можно более кротко обратилась я к нему, — куда нас ведут?
Дядя Абсалом утробно зарычал и воздел глаза к небу, беззвучно шевеля губами. Я смогла угадать только «не допусти смертоубийства» и притихла.
— А как ты думаешь? — наконец спросил он весьма язвительным тоном.
— Откуда же мне знать? — пискнула я.