— Нет, нет, Север. Останься,— ответила Разара.— Отцу-настоятелю пора. Карета давно ждет его.
— Все-таки я могу надеяться? — начал было тот, но договорить так и не успел.
— Ты все узнаешь, когда вернешься,— грозно возвысив голос, произнесла мать-настоятельница таким тоном, что любой бы понял: настаивать бессмысленно.
Однако Ханторек, видимо, не считал себя «любым». Он открыл рот, явно намереваясь продолжить спор, когда мать-настоятельница, потеряв остатки терпения, гаркнула: «Карета ждет!!!» — и указала рукой на окно. Отец-настоятель осекся и, посмотрев на Разару, сообразил, что если сейчас не выйдет в дверь, то через мгновение вылетит в окно. Проглотив раздражение, он молча поклонился и вышел. Север изумленно смотрел на Владычицу. Никогда еще ему не приходилось видеть ее в таком состоянии: лицо пунцовое от гнева, глаза горят, руки мелко трясутся.
Вожак налил в кубок вина и подошел к ней.
— Возьми, Владычица,— сказал он.— Тебе надо успокоиться.
Она кивнула, принимая кубок, и некоторое время задумчиво стояла, потягивая вино маленькими глотками. Север остановился рядом. Карета с гербом Волчицы на дверях двинулась вперед в сопровождении на сей раз двух десятков всадников, вооруженных арбалетами. Вожак подумал, что, окажись у них в тот раз не два, а десять арбалетов, они, возможно, сумели бы отбиться.
— Ханторек стал просто невыносим,— заявила мать-настоятельница, когда карета скрылась за воротами Логова.— Сегодня я вдруг поймала себя на дикой мысли: а не перестал ли он вообще понимать человеческую речь?
— Стал? — Север усмехнулся.— Да он всегда был невыносимым! Просто раньше действовал исподтишка, а теперь открыто. Быть может, почувствовал силу? — Он вопросительно посмотрел на Разару.— Впрочем, ты права. Он и в самом деле изменился.
— Да, да,— поспешно согласилась мать-настоятельница.— Если так пойдет и дальше…
Она не закончила мысль, но Север и так все понял.
— Я ведь предупреждал тебя,— напомнил он,— что Ханторек меняется. Помнишь? Голос. Бритые уши, а теперь и этот отвратительный запах изо рта… Словно он разлагается изнутри.
— Я заметила,— рассеянно кивнула мать-настоятельница и вдруг повернулась к Северу: — Ты представляешь, он потребовал, чтобы шадизарскую строптивицу принесли в жертву. Говоря по правде, я и сама склоняюсь к тому же, но что за спешка? И потом… Требовать у меня!..— Она покачала головой.
— Ну, на этот вопрос я, пожалуй, могу ответить без труда.— Север усмехнулся.— Вчера он получил очередной отказ…
— Тогда понятно,— кивнула Владычица.— Так ты, значит, слышал их разговор?
— Нет, я спустился к самому его окончанию, но о том, что произошло, могу судить по тому, что сполна досталось и мне тоже.
— Понятно,— едва заметно улыбнулась Разара.— Кстати, ты сам-то зачем ко мне пожаловал?
— Да по тому же поводу, только вот чувствую, что не вовремя,— усмехнулся Север.
— Да нет, ничего,— возразила она и вопросительно посмотрела на Вожака, ожидая его разъяснений.
— Да в общем-то все просто. Я пришел, чтобы поинтересоваться судьбой пленницы.
— Не знаю,— солгала мать-настоятельница.— Чем дальше, тем больше убеждаюсь я в ее непослушании. Быть может, Ханторек и прав, настаивая на своем. Плохо то, что Лухи узнала о пленнице больше, чем следовало, и считает, что я все-таки должна использовать ее.— Она посмотрела Северу в глаза.— Скажи мне честно: ты и в самом деле считаешь, что она может стать нашей сторонницей?
— Не сомневаюсь в этом,— твердо ответил Вожак.— Если не возражаешь, я объясню.
— Ну что ж, я готова выслушать тебя,— кивнула Разара.
— Все очень просто,— начал Север.— Сперва она мстила за погибших друзей, потом за покончившую с собой подругу. Это не более чем нормальные человеческие чувства.
— Слишком сильные,— заметила Разара.
— Быть может,— согласился Север.— Но что же из того?
— Чувства надо уметь скрывать,— сказала она и осеклась, припомнив, как ее только что довел Ханторек.
— Возможно,— вновь не стал спорить Вожак, сделав вид, что ничего не заметил,— но сдержанности можно научить. Преданности не научишь.
Сказав это, он замолчал, но теперь уже мать-настоятельница удивленно смотрела на него.
— Что ты имеешь в виду?
— Мысль проста. Ни на кого из послушников положиться нельзя. Все они могут просто сбежать на первом же задании. Но если и нет, я почти уверен, что никто из них не станет прикрывать нас, когда попадется. Но самое главное — никого из них я не смогу обвинить в предательстве, ведь нее они здесь вопреки своим желаниям.
— Что это ты говоришь? — негодующе воскликнула мать-настоятельница.— Они рабы, а раб должен исполнять волю своего хозяина!
— Именно это я и имею в виду,— согласился Север, окончательно сбив ее с толку.— Предать можно только друга, и такое случается не редко. Но верный раб — явление и вовсе исключительное.
— Значит, все-таки…
— Да,— кивнул Север,— такое встречается, но очень редко и всегда подразумевает особые отношения между рабом и господином: любовь или некое подобие дружбы.
— Так ты считаешь, что все наши усилия обречены на провал? — задумчиво спросила она.
— Не обязательно,— поспешил успокоить ее Север.— Если они почувствуют, что нужны, что здесь их ждут и готовы в случае неудачи прийти на помощь, даже вытащить из беды, что они не рабы, а делают дело, в которое верят… Вот тогда они не предадут! По крайней мере, большинство из них.
— Но ты ведь только что говорил, что предать…
— У них появится, что предавать, а это уже немало! — воскликнул Вожак.
Мать-настоятельница недоверчиво покачала головой и отошла к столу. Похоже, до сих пор она об этом не думала.
— Ты знаешь, в твоих словах что-то есть… Но почему ты мне прежде об этом ничего не говорил?
— Да я только об этом и говорю уже несколько лет.— Север усмехнулся.— Начать хотя бы с того, что мы отбираем послушников настолько жестоко, что с самого начала даже выживших отпугиваем от себя и тем самым порождаем у них мысли о побеге!
— Да, ты говорил об этом,— согласилась она,— но… Я подумаю… Но давай вернемся к Соне. Насколько я поняла, ей ты склонен доверять.
— Верно.
— Позволь спросить, почему?
— Начнем с послушников,— сказал Север,— Все они видели, что произошло с Альрикой.
— С этой бритункой? — уточнила Разара.
— Именно. Они повздыхали, покачали головами, пособолезновали Соне и разошлись. Кто они? Сдержанные или равнодушные? Если первое, хорошо, но если второе… На равнодушного нельзя положиться в бою. Он подведет. И уж в любом случае смерть новенькой не заставила их сильнее полюбить Логово.
— Ну а Соня? — недовольно поморщившись, спросила Разара.
— Она не смирилась со смертью друзей, не скрывала своего желания бежать. Все это мы знаем. Она испугалась, когда я объяснил ей, куда завела ее собственная несдержанность. И это тоже нормально! Ничего не страшатся только дураки. Они и гибнут первыми. Но когда погибла ее подруга, она вновь не сдержалась!
— И это плохо! — воскликнула Разара.
— Плохо, да, но это нормально! И мы сами во многом виноваты. Мы словно специально подталкивали ее к такому шагу! И я ничего не мог поделать — почти все время находился в разъездах…— Он помолчал и вздохнул, прежде чем вновь заговорить.— Не подумай, что я оправдываюсь. Основная вина все равно на мне. Мне следовало бросить все дела и заняться ею лично, а я даже не подумал об этом.
— Я ценю,— Разара усмехнулась,— что ты не упоминаешь о том, что я просто не оставила тебе такой возможности.
— Не имеет значения,— Север упрямо мотнул головой,— я ведь даже не попытался убедить тебя.
— Что ж, может, ты и прав. Тонкая работа требует кропотливости. Будем считать, что все мы виноваты. Что дальше?
— Что дальше…— задумчиво повторил Вожак.— Соня несдержанна и неравнодушна. Первое преодолимо — об этом мы уже говорили. А за второе я готов простить ей все, что угодно. К тому же ее и учить-то ничему не нужно.