Хенрик часто говорил с Йозефом о службе, ведь ландкснехты считались самыми отчаянными солдатами. Романтика сражения, разгульной жизни и всеобщего уважения и зависти прельщала Хенрика. Тем более, что Йозеф сам восхищался своей службой. И они с Хенриком были в чем-то похожи: оба были не нужны обществу и своим близким, и потому у них было всего два выхода: тот, по которому сейчас идет Хенрик, становясь таким же бюргером с тревожным и серым лицом, бессмысленно существующим, как своя же собственная бледная тень, или обрести себя в настоящем мужском деле - в бою, заодно получая хорошее жалованье, а также, в случае победы, возможность грабить и получать еще кое-что. Йозеф сначала осторожно говорил с Хенриком про это, но поняв, что он все понимает, сказал напрямую:
- Есть старое правило для войска победителей: три дня на разграбление местности. И на завладение женщинами побежденных. И ты даже не представляешь, какие красотки могут обитать в захваченных землях! О майн готт! – он забавно закатил глаза, облизнувшись.
Хенрик развеселился, и заодно представил сумасшедшие картины животного секса с несколькими женщинами одновременно. Такая мысль к нему уже приходила раньше, но из-за любви к Тэе он гнал ее от себя.
-Наверное, женщинам это не нравится.
-Что не нравится? – не понял вопроса Йозеф.
-Как что – изнасилование. Это же насилие! – наивно осведомился Хенрик.
Йозеф рассмеялся, и после этого, похлопав Хенрика по плечу, ответил:
-Видишь ли, приятель, на поверку, многие женщины мечтают именно о таком нежном насилии. Вот эти мужики, что ходят по улицам Инсбрука и другим улицам – ты думаешь, куда они приходят? И с кем спят? Они приходят в свои дома и идут ложиться к своим женам. И ты думаешь, эта их физиономия исчезает у них в постели? Это их жизнь, они такие внутри. И потому их женщины всегда жаждут страстного соития, твердого солдатского члена, который пронзит их изнемогающую плоть.
Хенрик слушал ландскнехта с изумлением. Он и предположить не мог, что женщинам может нравиться насилие.
-Какой-то странный мир, выходит. Люди ноют о том, что хотят мира и спокойствия, а тут ты говоришь, что женщины ищут жестокости, которая им приносит удовольствие.
-Именно, Хенрик. Потому что люди лицемеры. Я это знаю по себе –посмотри на меня – он широко расставил руки, показав свои пестрые одеяния во всей красе и улыбаясь сказал– я и есть лицедей, притворщик и лицемер. Лицедей с кошкодером.
Он улыбнулся и дотронулся до ножен, где висел грозный меч. Потом его лицо приняло серьезный вид, и он продолжал:
-Поэтому, как лицемер, я знаю, что у других людей в сердце. Они просто не говорят этого, и даже от самих себя скрывают, но дела их говорят о другом. Сказано же в писании: по делам их узнаете их.
Хенрик задумался. Эта информация не сходилась с тем, как он представлял себе мир раньше. Но сомневаться в словах Йозефа не приходилось – он всегда был максимально откровенен.
Вечером, лежа в постели в объятиях Тэи, освещенный мерцающим светом свечей, Хенрик слушал очередную волнующую сказку:
-Жила-была прекрасная рыжая принцесса, которая не знала страсти. Самые красивые мужчины со всего царства приходили в ее опочевальню, но после бурной ночи она ничего не ощущала, это было просто животное вожделение. Страсти же не было - Тэа мягкими, но четкими движениями пальчиков, как лапки кошки, массировала спину Хенрику
-Тэа, а чем страсть отличается от любви?
Тэа на минуту замерла, потом продолжила ласкать его, говоря возбуждающим и игривым голосом:
-Страсть и любовь идут вместе. Но они разные. Страсть – это жар, испепеляющий плоть огнем безумных эмоций. Любовь – то, что может сдержать страсть, не гася, а преумножая, делая ее сильней. Если страсти мало и языки этого пламени не раздирают твою душу и сердце, то и любви вскоре не будет. Прекрасно, когда человек способен ощущать всю полноту эмоций. Он может наслаждаться своими чувствами, дарить тепло другому и испытывать настоящую любовь.
Пока Хенрик думал над ее словами, она продолжила:
– И принцесса махнула на страсть рукой, предавшись безудержному распутству. Она погрузилась во грех, устраивая вечерья у себя в замке, где были сотни мужчин, и они овладевали ею, ее трепещущим телом, алчущим недостижимых чувств. Все это наслаждение от соития дарило лишь плотскую радость, но не трогала ее души и сердца, не пробирало ее, как сладострастный огонь, которого она искала в запретных ласках.
Рассказывая это игривым голосом и нежно гладя его, Тэа склонилась над Хенриком и стала облизывать его шею, зная, как это его заводит. Он стонал от наслаждения, и дернулся, чтобы обнять ее, но она мягко его остановила. Она гладила Хенрика, продолжая рассказывать дальше дальше: