— Похвальная осведомленность, приятель, — удивилась я, остановившись у изгороди, густо оплетенной крупными желтыми вьюнками. — Откуда бы у лесного создания столь глубокие знания политической ситуации в ее историческом аспекте?
— Я летаю везде, слышал, что люди болтают, нет, не местные, а те, что в трактире останавливаются, — раскрыл карты сильф, — да и видел, как оно было…
— Сколько ж тебе лет, дружок? — как бы между делом полюбопытствовала я, нюхая золотистые шарики соцветий.
— Я еще молод, — почему-то смутился Фаль, — если по-вашему счету мерить, едва за шестую сотню лет перевалило.
— Совсем мальчик, — пошутила я, мотылек же принял мои слова за чистую монету и нехотя согласился, недовольно подмахнув крыльями:
— Ну да…
— Не переживай, — вспомнив собственные детсадовские обиды, я указательным пальцем очень аккуратно коснулась кончика тонкого и удивительно теплого крылышка навязавшегося мне в напарники сильфа, — этот недостаток единственный, про который можно сказать наверняка — с возрастом пройдет.
— И верно, — Фаль приободрился и совершил в зарослях цветов несколько столь сумасшедших пируэтов, что наши ассы-летчики непременно стесали бы зубы под корень от черной зависти.
Насладившись медовым запахом соцветий чем-то смутно похожих внешне на золотой шар, я продолжила свою неспешную прогулку. На душе было легко и спокойно, удивительно легко для той необычной ситуации, в которой меня угораздило очутиться. А может быть, именно потому я и не парилась слишком усердно. Когда попадаешь в какую-то знакомую хотя бы теоретически ситуацию, мозги и нервы тут же начинают наперегонки накручивать друг друга, стремясь довести владельцев до нервного срыва и предлагают сценарии дальнейшего развития событий один хуже другого. Это я уже не по детсадовским, а по школьным годам помню распрекрасно, из-за каждого урока, бывало, переживала, пока, наконец, не научилась давать достойный отпор собственным страхам, одной простенькой фразочкой: "А ну и пусть! Это еще не катастрофа!" А перемещение из мира в мир совершенно выбило из-под ног даже у тех ужасов подсознания, какие еще ютились в моей черепушке. Знакомых страхов типа нерешенной задачки или измывающейся над невинным ребенком училки под рукой не было, а стихийных бедствий, несчастных случаев, маньяков и тому подобных форс-мажорных обстоятельств я сроду не боялась, скорее наоборот, было жутко интересно: а какое оно все это? Да еще ощущение абсолютной правильности бытия — пардон за возвышенное выражение — как нахлынуло на меня во время "свинских" разборок так и не думало исчезать.
Увлеченная попытками получить первый свой летний загар вместо суррогатного из солярия и попутно слегка, нечего сильно голову грузить, проанализировать свое безмятежное настроение я не сразу услышала довольно визгливый и нарастающий с каждой секундой заунывный крик-причитание. То ли баньши, так, по-моему, где-то в Ирландии призраков предсказывающих смерть прозывают, то ли вполне реальная кладбищенская плакальщица, отрабатывающая свои гроши на деревне.
Прямо на меня из-за поворота надвигалась бьющаяся в истерике крупногабаритная бабенка отнюдь не в траурном одеянии: широченной юбке, расшитой алыми маками по подолу и ярко-красном блузоне, обтягивающем прямо-таки богатырские прелести. "Хорошо, что я не бык! — мелькнула вполне отчетливая мысль — с такой тореро драться упаришься".
Баба между тем осознала — ее заметили — и завыла пуще прежнего, привлекая внимание всех сельчан, любопытствующих насчет моих магевских делишек:
— Магева, благодетельница, не дай пропасть. Сгинуть зореньке моей распрекрасной, красавице ненаглядной! Прогони ее хворь злополучную! У-у-у!..
Кажется, у женщины в семье неприятности, а я ведь не доктор, никакого медицинского образования и в помине нет, всего-то знаний — какую таблетку, когда в рот сунуть следует. Да еще и неизвестно, чем тут люди болеют. Одна надежда на руны, а отказаться от "вызова на дом" нельзя, какая же я после этого магева буду, если тетку пошлю на три веселых буквы при всем честном народе.