Утром Рыжий набрал телефонный номер:
— Алло, Валентин? Это Сергей, ну, художник. Помнишь? Здравствуй!
— А, привет, как наш вопрос? Двигается дело?
— Да, всё нормально, но только... — Рыжий заметил, что всё это время почему- то не дышал. Вздохнул и спокойно продолжил: — Понимаешь, специфика заставляет пообщаться с моделью в непринужденной обстановке. Ты можешь устроить мне встречу? Ну, скажем, в кафе или в театре. Мне необходимо понаблюдать за ней.
— О’кей, я подумаю. Ты часто в мастерской?
— Ну да, каждый день.
— Я сообщу, а теперь извини, работа.
В трубке раздались короткие гудки.
Рыжий был недоволен разговором. Этот короткий пренебрежительный ответ. Угрюмо поплёлся в мастерскую. Уныние, тоска и безысходность давили.
«Это всё водка, — думал он про себя. — Все эти шкуры, пьянки, запои. Нет, ну его к лешему. Вот соберусь и начну работать». Он вошёл в свою мастерскую. Пахнуло чем-то близким, родным. Другого такого запаха не было нигде. «И не так уж всё плохо», — оглядев всю мастерскую, подумал Рыжий. На него смотрели его работы, созданные за годы. «Как быстро летит время, но они живут и их так много. А вон тот портрет я сделал, когда мне было 20». Слеза навернулась на глаза... Присел. Налил стопку и стал вспоминать, как ещё студентом бегал за артистками-студентками. Как сделал портрет одной красавицы и выиграл тогда студенческий конкурс. Приз был — поездка в Москву. Как здорово тогда жилось, весело. А потом этот ранний, не нужный никому брак. Из-под вороха давно забытых и никчемных бумаг он вытащил большой толстый альбом, начал перелистывать. Это была его жизнь — друзья, знакомые, родственники, его собственные портреты. «И не лень же было мне в своё время сидеть часами в ванной комнате, заклеив пластырем выключатель, чтобы никто не включил свет, и печатать снимки. Как приятно было видеть, как на белой бумаге начинают появляться очертания, а потом и всё изображение целиком. Именно этот процесс доставлял мне самое большое удовольствие. А вот Володька Свинарёв. Классный был живописец. Мы с ним по осени хрен ездили копать в выселенные под снос частные секторы. А теперь вот этюд от него остался. Глупая смерть. Врезались ночью в стоящую «Колхиду». Он — насмерть, дружок — насмерть, а водила — тот жив остался. Синяками отделался. А ведь тоже пьян был. Оправдали, сделали психом, «афган» прошёл, понимаешь»...
Рыжий налил ещё стопку и вдруг осознал, что всё это время он говорил вслух. «М-да, заговариваться стал», — с грустью подумал Рыжий и «хлопнул» водочки. Занюхал валяющейся тут же апельсиновой коркой.
В дверь постучали. Рыжий лениво поднялся, хромая почему-то, словно ногу отсидел, подошёл и открыл. К его удивлению, на пороге стоял Валентин.
— Привет. Я тут мимо ехал, вот и заскочил.
— Ну да, проходите, — Рыжему было неловко за свой вид и беспорядок в мастерской.
— Знаешь, — с ходу начал Валентин, — я решил дать тебе телефон Марго.
— Да, но как я сам позвоню и что скажу, — проглотив комок в горле, вдруг оторопев, спросил Рыжий.
— Да всё просто, мы с ней говорили. А поскольку у тебя телефона нет...
— Спасибо, Валентин, а когда я могу ей звонить, когда это будет удобно, тебе же лучше знать?
— Лучше, конечно, вечерком. Ну, всё, тороплюсь, дела. Бизнес тоньше, чем Восток, — сказал Валентин на прощанье и пошёл к выходу, потом внезапно остановился, поднял палец кверху. — Да, лучше пригласи её в кафе, я знаю, она любит спокойные кафе и тихую музыку. Там ты лучше её увидишь. Сколько я тебе давал аванс? Думаю, что ты уже потратился, — сказал он и, лукаво улыбаясь, вынул портмоне. — Я думаю, пару сотен вам хватит. Марго не любит ничего дешёвого.
— Так, это, я... — начал было мямлить Рыжий, но Валентин перебил его:
— Пока, лечу, — и исчез за дверью.
Рыжий ещё пару минут стоял недоумевая. «Чёрт меня возьми. Ах, собака. Да что такое, или я свихнулся, или перебрал до галлюников, но это ведь невозможно. Надо же за свою бабу, вот так. Как же он мне так поверил? Что, добренький такой? Бабки некуда девать? Видит же, чего я стою. А может, я не прав?»
Рыжий подошёл к столу, вылил до последней капли водку, перевернул и слегка потряс бутылку по привычке. Поднял стакан и посмотрел на месиво, оставшееся от портрета. Глаза его были широко открыты. Волосы стояли дыбом. Пожалуй, он давно уже не был в таком состоянии недоумения. Внезапно отворилась незапертая дверь и в неё ввалилась, а не вошла Маринка.