– Честно?
– Да уж, попрошу без этих ваших лисьих штучек. Со всей откровенностью! Только вот что: отрицательное мнение меня не интересует, учти! Не надо его мне. Ну на кой черт? И там, понимаешь, жизнь собачья, а ты еще последнюю радость отнимешь...
– И не думаю отнимать! Но если я скажу, что здорово, – вы подумаете: подлизывается...
– Нет, на похвалу я не обижусь, отчего же... Хотя вообще-то правда твоя: чепуха получается. Держать пленника за горло, чтоб он сказал искреннее, откровенное положительное мнение о твоих стихах! Тем более – на такую острую для него тему... Нет, нам бы с тобой иначе потолковать... в свободной обстановочке...
– Мне прийти в другой раз? Я могу.
– Только попробуй!
Тут он резко обернулся на чей-то писк и увидел целую цыплячью депутацию во главе с Туттой Карлсон.
– А вам что тут надо? Послушать? Так я вам спою, не жалко... только погодя. Или это проверка – как я гостя вашего принимаю? Как положено! Вот он, мошенник... а вот он, ошейник! Так что справляюсь пока...
– Он не мошенник, дядя Максимилиан!
– Отпустите его!
– Мошенник – другой... Тот сейчас прийти может...
– Вас папа и мама зовут! Вам сейчас караулить нас надо!
– А Людвига отпустите! Пожалуйста! Он не мошенник!
– Он честный... Глядите, я его не боюсь!
Вот такой нестройный писклявый хор атакует смятенного сторожа! И, разумеется, Тутта наседает активнее всех и в словах ее – особая, подкупающая убедительность...
– Сам разберусь! Ишь ты... позавчера только из яйца, а учит ученого... Оставьте нас, я сказал! Сейчас приду!
Вновь оставшись с пленником наедине, Максимилиан почесал в затылке:
– Лучше бы ты все-таки был обыкновенным рыжим мошенником! Непоэтическим. Сдал бы я тебя Хозяину – и заработал бы его милость, и спал бы спокойно безо всяких там угрызений... Но ежели ты такой особенный... – вздыхая и сокрушаясь, он расстегнул замочек на ошейнике. – Вытряхивайся! Стой! Вот тебе косточка – взамен той курятины, что ты пронес мимо рта... Бери, бери – она мозговая, кажется... И жми по этой тропинке... через огороды...
– Я помню: мимо того дурака в шляпе, да? Который звенит, а сделать ничего не может! Спасибо вам, дорогой Максимилиан! За все спасибо! Вот сейчас я честно скажу: по-моему, у вас талант! И вообще вас правильно уважают! Не зря!
Людвиг долго пятился спиной, чтобы продолжать видеть этого добряка, которого так боялся прежде. Косточка, подаренная им, была и в самом деле чертовски аппетитной1
Людвиг махал ему, а Максимилиан – нет; он убрал за спину кожаные свои лапы и ворчал:
– «Не зря уважают»... «Талант».. Вот уволит меня – буду утешаться этим...
Напоследок крикнул:
– Забудь дорогу в курятник, слышишь!
И добавил потише, сипло:
– Или тебе придется еще не так меня зауважать... Кумир цыплячий...
Глава 15.
Аромат из ловушки и дамочки из пасьянса
Папа Ларсон, сидя возле стенающей сквозь зубы жены, капал для нее что-то в рюмку. Позвякивала в дрожащих пальцах пипетка. Папа считал:
– Двенадцать, тринадцать, четырнадцать... Распахнулась дверь – на пороге был наш герой!
– Мальчик мой! – Мама, забыв про все свои недуги, вскочила и прижала к себе младшенького.
– Не думаю, не думаю, что сейчас уместны эти нежности! – сказал Папа и сердито смахнул слезу. – Он заслуживает совсем другой встречи... Где ты был, паршивец?
– Отец, он все расскажет, но сперва пусть поест... Он же, наверно, валится с ног от голода...
– Нет-нет, мамочка, я ужинал, меня угостили... Я все расскажу, только сперва вы скажите: где Лабан? Родители переглянулись.
– А с чего ты взял, что его нет дома? – осторожно спросил Папа. – Ты его встретил?
– Если бы! – отозвался Людвиг, сильно мрачнея. – Тогда я повис бы на нем и никуда не пустил бы... домой приволок бы. Ну ничего, он и так будет иметь бледный вид... Значит, он уже там, да?
– Где «там»? И как это понять? Ты беды желаешь своему брату?
– Я того ему желаю, на что он сам напрашивается!
Опять родители переглянулись. Мама, изо всех сил стараясь владеть собой, сказала:
– Мальчик мой... Я, наверное, поседела за эти часы... Где ты был? Ну? Отец, у тебя упадут брюки – оставь на месте ремень! Сегодня Людвиг не будет наказан, он все расскажет и так... Говори, мальчик...
Людвиг посопел, набираясь духу, и заявил:
– Я был там, где сейчас Лабан...
– В курятнике?! – в один голос спросили родители, причем Папа, кажется, был восхищен.
– Так и быть, скажу все... В этом районе живет моя новая приятельница – Тутта Карлсон...
– Ну? А я что говорил? – ликовал Папа. – Эта дама в моем пасьянсе буквально шла за ним по пятам...
– Отстань со своими дамами, – тихо и яростно произнесла Мама. – Сынок, я что-то не соображу... Что значит «в этом районе?» Где ты ужинал?
– Ну, там, в курятнике... Тутта меня пригласила.
– Позволь... То есть ты хочешь сказать, что был там открыто? Не таясь?
Людвиг кивнул, извлек подаренную ему кость и стал ее обгладывать преспокойно.
– А это откуда?
– Пес Максимилиан подарил. Что вы так смотрите? Мы с ним, можно сказать, подружились, я долго был в его конуре, он пел мне...
Обомлевшие родители сперва застыли с гримасами на лицах, потом Мама расхохоталась мелодично: «Боже, какой фантазер!..»
Папа тоже смеялся, он даже подобрел от веселья:
– Сынок, как же так: ведь ты у нас правдолюб... а врешь без меры и удержу! Подружился с самим Максимилианом! Тот пел ему... Нет, милый, лгать надо умеючи все-таки, а не так. И только чужим! И тоньше, понимаешь? Тоньше, то есть правдоподобнее...
– Я не вру – ни тонко, ни толсто! – вспыхнул Людвиг. – Я правду говорю! И могу доказать: у тебя есть памятный подарочек от Максимилиана... Есть? Отметина на левой задней! От той погони, которая была в грозу, в начале мая... Покажи!
Папа схватился за щиколотку, и смешливость родительская иссякла в один миг.
– А у него? У него, думаешь, не осталось зарубочки с того дня? Ее он, наверно, не показал: «поскромничал»... А она есть! Лора, клянусь тебе: на его правой передней...
– Ладно, хватит боевых воспоминаний, – пресекла Мама. – Мы еще не разобрались с этой Туттой Карлсон... я не поняла, кто это?
Тут жалостный вопль раздался снаружи. Грубый голос Лабана плакал, выл, взывал о сострадании! «Ой-ей-ей, мамочка-мамулечка...» - вот какие невообразимые в устах Лабана слова услыхали Ларсоны. И кинулись в коридор.
Растянувшись в нескольких метрах от их двери, Лабан пускал пузыри из носа. Он извивался. Его правая рука была каким-то образом пришпилена к левой ноге! Приглядевшись, родственники убедились, что рукав и штанина, вместе с мясистым куском кожи, были намертво схвачены зажимом в виде небольшого прямоугольного предмета. То была... мышеловка!
– Мама, я при смерти! Отцепите! Отец... папуля... если ты сейчас не отцепишь эту штуковину, я – все... отдаю концы...
Говоря откровенно, побаивался Папа Ларсон этого дьявольского механизма, который ему предстояло разрядить. Мама торопила:
– Ну же! Помоги мальчику! Что надо – клещи, напильник?
– Паяльник! – предложил Людвиг. Он забрался в какую-то нишу в коридорной стенке и оттуда наблюдал за событиями.
– Не надо ничего... Я голыми руками, – решился Папа.