— Может, у него доброе сердце, — ответил отец. — Сударь, сударь, проснитесь!
— А я и не сплю, — сумрачно буркнул паромщик и вынырнул из-под газет. — Чего вам? — Увидев нагруженную телегу, на которой сидели мать, братья и сёстры, он прибавил: — Три динара за телегу, по два за лошадей, по динару с каждого из вас, egy, kettő… kilenc, tiz…[1] Итого четырнадцать динаров!
— Немного, — усмехнулся отец. — При нынешней дороговизне просто даром! Я бы и двадцати не пожалел… — Тут он вздохнул, развёл руками и, взглянув на небо, снова обратил свой взор на паромщика. — Но у меня, милостивый государь, и гроша ломаного нет. Ни гроша, ни крейцера, ни сольдо, ни марьяша. Ничего! — И для вящей убедительности отец вывернул все карманы. — Вы когда-нибудь видели карманы пустее моих?
Паромщик таращил на него свои большие глаза. Вдруг он заморгал и стал было снова устраиваться на песке, но отец так настойчиво тормошил его и уговаривал, что в конце концов он сдался. Сошлись на том, что вместо денег мы дадим ему кое-что из наших вещей.
Паромщик долго ходил вокруг телеги, рылся, высматривал, вынюхивал. Наконец пробурчал:
— Я возьму два стул и котёнок. Я люблю кошка.
Я задрожал. Отец тоже огорчился.
— Возьмите лучше ещё один стул, — предложил он. — Рыжий кот — граф, а кроме того, у моих детей нет других игрушек. Послушайте, сударь, возьмите все четыре стула, только оставьте нам Рыжего кота. Мы все любим этого дурашку.
Но паромщик не склонен был торговаться. Он презрительно махнул рукой, улёгся на песок и начал накрываться газетами.
— Отдай ему котёнка, Ми́лутин, — взмолилась мать.
Паром оттолкнулся от берега и стал быстро пересекать реку. Обливаясь слезами, простились мы с Рыжим котом. Мы стояли на берегу до той поры, пока паром не вернулся на банатскую сторону и паромщик с двумя стульями на плечах и котёнком за пазухой не скрылся за высокой насыпью.
— Куда теперь? — озабоченно спросила мать.
Отец долго вглядывался в необозримую равнину Бачки. На лице его была написана тревога…
— Едем прямо, — сказал он, силясь улыбнуться. — Прямая дорога — самая верная!
Он дёрнул поводья, и лошади тронулись. Я сидел на задке телеги и с грустью смотрел на Тиссу и на противоположный берег, куда жестокий паромщик увёз моего любимца. Увижу ли я его когда-нибудь?
НА ФЕРМЕ
Через день мы прибыли на ферму, хозяина которой звали Ла́йош. А может быть, он был Янош? Помню только, что был он необыкновенно толстый, такой толстый, что не мог сам подняться со стула — ему помогали двое слуг. Я уверен, сынок, ты ещё не видывал такого толстяка! Я и сейчас ещё смеюсь до слёз, когда вспоминаю его пунцовое лицо, жабьи глаза и огромные обвислые губы.
— Сударь, — обратился к нему отец со смиренным поклоном, — мы бедные люди и хотели бы у вас работать. Мы не переборчивы, согласны на любую работу.
Га́зда Лайош, или Янош, кивнул головой, а потом что-то пробормотал себе под нос.
Отец повернулся и устремил на нас вопрошающий взор.
— Кто-нибудь понял, что он сказал?
Мы все отрицательно мотнули головой.
— Гм… — произнёс отец, снова поворачиваясь к газде Лайошу, или Яношу. — По рукам, сударь, мы согласны.
— Ммм… — промычал газда Лайош, или Янош, тяжело вздыхая.
— Будете получать два динара в день, — перевёл нам слуга, стоявший по правую руку газды Лайоша, или Яноша. — Плата невелика, зато на харч у нас не жалуются.
— Это я сразу заметил, — сказал отец, глядя на хозяина. — А что мы будем делать?
— Ходить за свиньями! — вставил левый слуга.
— Всё? — удивился отец.
— Ага! — ответил правый слуга (по всему было видно, что он важнее левого). — Ферма большая.
— А когда мы будем получать эти два динара? — спросил отец.
— Szombat[2], — значительным тоном проговорил газда Лайош, или Янош.
Правый слуга перевёл:
— По субботам, после вечерней мессы.
— Он сказал только «по субботам»! — вмешался я. — А «после вечерней мессы» вы сами прибавили!
Отец бросил на меня довольный взгляд и улыбнулся.
— Наш хозяин, — заговорил левый слуга, — рассчитывается с батраками после вечерней мессы. Так повелось со времён Иштвана Фенеши и так будет до скончания века!
— Я не возражаю, — добродушно сказал отец. — Где мы будем жить?
Правый слуга кликнул со двора работника и, показав на нас пальцем, велел проводить нас к нашему жилью.
Телега медленно катилась по пыльной, ухабистой дороге. Отец погладил меня по голове и восхищённо произнёс: