— У тебя, сынок, талант к языкам! Может, ты знаешь, что говорил газда Лайош, или Янош, в самом начале?
— Ещё бы! — самоуверенно воскликнул я. — Он сказал: «Мне нужен свинопас!»
— В жизни бы не додумался! — искренне сказал отец. — Чёрт бы его побрал, этого жирного борова!
— Кажется, нам здесь будет неплохо, — заметила мать, оглядывая возделанную равнину, с одной стороны окаймлённую молодым лесом, с другой — узеньким ручейком. — Мне здесь нравится.
— А что он ест? — спросил мой младший брат Лазарь, всегда занятый мыслями о еде.
— Сиротскую муку, — грустным голосом ответила мать.
— Хочу быть таким толстым, как газда Лайош, — решительно заявил Лазарь, не обращая ни малейшего внимания на печальное лицо матери и звучавшую в её голосе грусть. — Если б я был таким толстым, мне бы никогда не хотелось есть!
— Ну, а вам здесь нравится? — обратился отец к моим сёстрам.
— Без Рыжика мне везде плохо, — проговорила сквозь слёзы Милена. — Нейдёт он у меня из головы, и всё.
— У меня тоже, — сказала Даша.
— А может, паромщик уже съел его? — предположил Лазарь.
— Люди не едят кошек! — авторитетно заявил Вита. — Не едят, не едят, не едят!
— А я бы съел и кошку, и крокодила, и дракона, и всё, что угодно, потому что мне хочется есть!
— Рыжика тоже съел бы? — спросила Милена и разревелась.
Лазарь задумался:
— Нет, его я не стал бы есть. А всех остальных съел бы!
Вскоре мы подъехали к маленькому белому домику на опушке леса. Отец спрыгнул с телеги, обошёл его вокруг и торжественно возгласил, что «это рай, а не жилище», и он надеется, что «господа будут довольны». Ну, а ежели сей приют им не по вкусу, он сию же минуту расторгнет контракт.
В сравнении с халупой в имении сиятельной графини Ленер дом этот выглядел настоящим за́мком, и потому восторг отца был вполне понятен. Провожавший нас работник показал на видневшиеся невдалеке небольшие загоны и велел завтра явиться к Ми́халю Ро́же.
— Гм… — произнёс отец, с улыбкой глядя на меня. — Был ты кошатником, теперь станешь свинопасом. Как-никак повышение.
Мы разместились в нашем новом жилище, а назавтра все, кроме мамы и Лазаря, отправились на работу. Мы носили воду, наполняли корыта пойлом и отрубями и так к концу дня устали, что заснули, едва проглотив скудный ужин, за которым пришлось идти к хозяйскому дому. У котла с жёлтой мамалыгой стоял правый слуга и заносил в длинный список имена тех, кто уже получил еду.
Дни проходили незаметно, серые, унылые, однообразные. В редкие минуты отдыха я всё чаще думал о том, почему мы ведём кочевую жизнь, почему у нас нет своего угла, как у других людей? Мысль эта с каждым днём всё больнее врезалась в мою душу, наводя тоску и уныние.
Глядя на домашних, я с удивлением замечал, что они тоже как-то попритихли, перестали шутить и смеяться. «Отчего грустят Вита, Даша, Милена и Лазарь? — думал я, стараясь проникнуть в причину столь разительной перемены. — Не могут же они убиваться из-за вечных скитаний?» И каково же было моё изумление, когда я узнал, что все они горюют по коту. А Лазарь, склонный к преувеличению, заявил даже:
— Я умру без Рыжика!
Накануне того дня, когда мы должны были получить расчёт за неделю, мать долго «тратила» э́ти деньги. Она была очень оживлена и всё время смеялась. Отец молчал, казалось, он не слушает её. Его задумчивый взгляд блуждал где-то за безбрежной равниной.
— Я уже всё распределила, — с воодушевлением говорила мать. — Даше купим платье, Лазарю — галоши, а Дра́гану, Милене и Вите — по карандашу и по тетрадке в линеечку. Что ты на это скажешь, Милутин?
Отец по-прежнему молчал, только губы его тронула какая-то загадочная улыбка.
В субботу, лишь только колокол на сельской церквушке возвестил конец вечерней мессы, мы с отцом поспешили к дому газды Лайоша. Меня очень удивило, что мы поехали на телеге, но я не стал ни о чём спрашивать.
Правый слуга выплатил нам за шесть дней одиннадцать динаров вместо причитавшихся двенадцати. Отец насупился.
— Один динар — пожертвование на церковь! — объяснил левый слуга.
— Священник тоже не святым духом сыт, — добавил правый. — К тому ж пора заделать трещину на колокольне.
— Аминь! — сказал отец, кладя деньги в карман. — Пошли, сынок!
Кони понеслись во весь опор. Но везли они нас не к нашему домику на опушке леса, а совсем в другую сторону. Туда, откуда мы приехали, — к Тиссе.
— Папа! — воскликнул я, осенённый вдруг счастливой догадкой. Конечно же, он заметил, как тоскуют по Рыжему коту Вита, Даша, Милена и Лазарь, и потому был так мрачен и угрюм. — Папа, ведь мы едем за котёнком?