Вигвам получился отличный. Он располагался посреди двора, поближе к Пашкиному подъезду, — внушительная двухступенчатая пирамида из нескольких десятков разноцветных бочек. В дальнем торце прямоугольного вигвама находился завешенный грязной тряпкой узкий вход. Пожалуй, эта тряпка больше всего сближала данное жилище индейцев с его многочисленными киношными образцами.
Индейцы всем племенем набились внутрь и некоторое время сидели молча, щурясь от блаженства. У них был собственный дом. Убежище. Вигвам. Сквозь щели между железными стенками бочек в жилище проникали пыльные лучи света. Пол был выложен квадратами коробочного картона с китайскими иероглифами.
— А что делают в вигваме? — спросил индеец Спиря, который видел мало вестернов и не читал книжек.
— Едят, отдыхают и держат пленников, — ответил начитанный индеец Алешка.
Он достал из кармана курточки специально прихваченную из дома банку сгущенки. У индейца Коли нашелся перочинный ножик. В банке пробили две маленьких дырочки и пустили ее по кругу — как трубку мира. Каждый приложился к обслюнявленному отверстию и наполнил рот вязкой молочной сладостью. Когда банка дошла до Дуди, она была уже почти пустой, но еще немного сгущенки из нее можно было высосать. Однако индейский шаман Дуди не умел высасывать сгущенку из банок, поэтому он просто подержал во рту сладкий жестяной край. Допил сгущенку толстый индеец Дима.
Дима происходил из очень мужской семьи. У него был папа — интеллигентный якут квадратного сложения, в больших роговых очках. Были два старших брата, названные в честь деда и прадеда, — Гавриил и Мичил. (Дед был крещеный, за что его и проклял в конце концов прадед, не крестившийся до самой смерти из принципиальных соображений.) Еще была мама, скромная якутская жена и мать, вместе с рождением Димы потерявшая последнюю надежду обрести в жизни помимо этой горластой и плечистой мужской оравы тихое утешение — маленькую ясноглазенькую дочку. Вместо доченьки от мамы и папы произошел Дима, такой же квадратный и сильный, как его братья. Дима хорошо кушал. Мама любила, когда Дима кушал. Муж разрешил ей баловать младшенького, раз уж не вышло дочки. Старшие сыновья выросли парнями резкими в словах, размашистыми в движениях и всегда готовыми если не подраться, то похохотать. Их папа был горд своей национальной принадлежностью, и они, подражая ему, старались при каждом удобном случае говорить на родном языке, даже в школе или среди русских знакомых. Если к Димке приходили в гости мальчишки, братья запросто могли впустить только якутов и оставить русских детей топтаться под дверью. Русских они, веря словам отца, считали оккупантами, которые хитростью и силой не позволили когда-то образоваться гордому и независимому якутскому государству. Их юные души грело сознание принадлежности к особому, пострадавшему от иноземцев, народу. Еще они любили играть во дворе своего дома в хоккей с шайбой и читать книжки о приключениях, напечатанные изломанной якутской кириллицей.
Дима благодаря материнской ласке и сладостям рос человеком гораздо более мягким. И когда мама его спросила, почему он так плохо кушает, он ответил, что пил сгущенку из банки в индейском вигваме и не очень хочет есть.