— Как, Зинок, живешь? — участливо спросила Таня. — Не жалеешь, что уехала от нас?
— Что ты, Танюша! Разве раньше я так жила, как сейчас? Ничего, кроме кур, не видела. А сейчас — среди людей. Всяких навидалась! Любой фасон, любую прическу — все знаю. — Зина фыркнула. — А иные вроде и не в кино приходят. Сядут на самых задних рядах, как только свет погаснет, так и начинается — и обнимаются, и целуются. Нет, Танюш, не жалуюсь. Каждую новую картину смотрю — бесплатно. За всю жизнь столько не пересмотрела.
— Теперь что, так билетершей и будешь?
— Пока не надоело, а там будет видно. Может, на артистку учиться стану. Захар говорит, меня бы приняли. — Зина засмеялась: — Что-то мой рыжий очень уж хочет спровадить меня учиться.
— Учиться, Зинок, хорошо. Если примут. А в Атямаре ты выступаешь?
— Сперва выступала. Потом Захар сказал — не надо. Дескать, негоже вдвоем в одном коллективе. Да и некогда: работа ведь моя вечерняя. A-а, все еще успеется!
Таня чувствовала — что-то Зина недоговаривает, отделывается шутками, и перестала расспрашивать ее про житье-бытье.
— Куда ж это вы на вечер глядя? Лесных пташек рычаньем этим пугать? — Таня кивнула на Захара, ушедшего от них довольно далеко и, кажется, нарочно прибавившего звук транзистора.
— Ну, Тань! Самая современная музыка. Модерн! Уж кому ни кому, а тебе, секретарю комсомольской организации, надо бы знать. Ты же — молодой представитель двадцатого века!
— Видно, уж ничего не сделаешь, Зинок, не доросла. — Таня, поняв, откуда у подружки эти слова, выражения — от Черникова, улыбнулась. — Куда направилась?
— Дома сидеть надоело, вот и бродим. — Зина, хотя их никто услышать не мог, шепнула Тане на ухо: — На свежем воздухе целоваться слаще!
Таня порозовела, Зина расхохоталась, взмахнула рукой:
— Чао, подружка!
И побежала за мужем.
«Переменилась Зина, очень переменилась, — огорченно размышляла Таня. — Была активной комсомолкой, знатным человеком в колхозе, писали о ней в газетах, на доске Почета висел ее портрет, а сейчас бесплатно смотрит кинокартины и — довольна. А что будет дальше — об этом и заботы нет? Чао, модерн — не ее это все, не ее! Или оттого, что полюбила, голова кругом пошла?.. Ой, как все сложно в жизни! Учились, все были вроде одинаковыми мальчишками-девчонками. А сейчас все такие разные, у каждого — свое. Тиша Сурайкин — комбайнер, Коля Петляйкин — шофер, Федя — в армию уехал, многие подались в Саранск — кто работает на заводе, кто учится. Не по самой ли легкой дорожке пошла Зина? Разве об этом она мечтала, когда училась?..»
Как и всегда, вспомнив школьные годы, Таня сразу же подумала о своей любимой учительнице Вере Петровне Радичевой.
3
Таня перешла в седьмой класс, когда в Сэняж приехала новая учительница. Молоденькая, с черными, коротко подстриженными волосами, большеглазая, в короткой юбочке, она робко вошла вслед за шофером, несшим ее чемодан, в учительскую. «Красивая», — первое, что подумала Таня, увидев ее, и, порозовев от смущения, сказала ей «шумбрачи». Мать Тани работала в школе уборщицей, в тот день накануне учебного года Таня помогала ей мыть полы, прибираться.
Приезжая сказала, что она новая учительница; мать, улыбаясь, показала приезжей на открытую дверь директорского кабинета: «Ступай, дочка, у себя он». Та вошла, робко поздоровалась, от той же робости, наверно, забыла закрыть за собой дверь, — Тане все было и видно, и слышно.
Директор, Потап Сидорович Сурайкин, которого все в школе побаивались, сидел за столом. Лысый, угрюмый, он повернул в сторону вошедшей голову, старый стул под ним заскрипел.
«Ой, не понравится ей здесь!» — забоялась Таня: в учительской пусто, неуютно, директорский кабинет не кабинет, а какой-то амбар для старья. По расставленным вдоль стен стульям небрежно разбросаны географические карты, старые журналы, тетради, в одном углу в кучу свалены осколок мамонтового зуба, пожелтевшие кости, чучела ежа, ворона, синичек. Стоявшие на директорском столе два глобуса, побольше и поменьше, так были облапаны, ободраны, что ни морей, ни океанов, ни Европы, ни Америки на них не разглядишь, это уж Таня сама проверила…
Не спрашиваясь, Таня вошла в кабинет — вынести свободные стулья, чтобы протереть их; директор, рассматривая документы приехавшей, недовольно спросил:
— Так, Вера Петровна, значит?
— Вера Петровна, — подтвердила учительница, ежась под хмурым взглядом директора, подергивая на коленях короткую юбку.