Скрипнула дверь. На пороге стоял незнакомый высокий парень в шинели, но еще с прической; за спиной — чудной узел на лямке через грудь. Подошел, ловко забрался вверх на соседнюю койку, предварительно забросив на нее подушку без наволочки, такой же, как у меня, замусоленный тюфяк и еще более древнее, чем мое, одеяло. Свой странный заплечный груз оставил внизу.
— Будем знакомы, позвольте представиться: Александр Рыжиков. Горьковчанин. Вырос в рабочей слободке, красочно описанной нашим великим пролетарским писателем.
Я тоже улыбнулся и представился. Вот, уже не один!
— Грустишь, парень, свободной жизни пришел конец? Не спеши грустить. Печали, друг, все впереди, собрались-то на войну! — И спохватился: — Господи, через час — Новый год! Любимый праздник! Споем?! «В лесу родилась елочка, в лесу она росла…»
Я невольно подхватил, допели уже вместе, и Саша сказал:
— Ну что ж, ты сегодня — в роли Деда Мороза, а я — Снегурочка. Годится? Не пропускать же такое событие — первый праздник в казарме!
Спустились вниз, устроили импровизированный стол, накрыв тюфяком металлическую сетку койки. Саша вышел, а я принялся налаживать праздничное угощение. Выложил коржики домашние, две воблы астраханские, леденцы горьковские, шпроты японские. Вернулся Саша, он принес две кружки воды, восхитился:
— Какой стол соорудил! — Покрутил коробку со шпротами: — Откуда сие?
— Любопытная история! На станции в Кыштыме — я там садился на поезд — застряло несколько вагонов, набитых картонными коробками со шпротами, их везли из Японии в Москву. Но столице теперь не до шпротов, пришло указание: в два дня очистить вагоны и передать Уральской дороге. Вот и пустили шпроты в продажу, так что кыштымцы, наверно, на всю жизнь запаслись японскими шпротами.
— Повезло!
Мы чокнулись кружками и пожелали друг другу в Новом году всяческого добра.
— А теперь ублажу тебя, друг! — возгласил Сашка.
Он бережно взял свою странную торбу. Оказалось, это был чехол, а в нем — гитара! Насладившись моим изумлением, Сашка объявил:
— В честь Нового года! Прибытия первыми в казарму! Нашего знакомства! Послушайте, сэр, песни о прошлой, теперь уже довоенной жизни! Фольклор!
Он настроил гитару, запел и уже не останавливался, одна песня следовала за другой, играл и пел он замечательно, да и песни… Какие песни! До войны их пела вся страна — во дворах, за праздничным столом, в минуты грусти и радости. «Девушку из маленькой таверны», по заявке слушателя, Саша спел дважды.
Так мы встретили Новый, 1942 год, заснув только под утро.
Уроки казармыЧерез неделю казарма наполнилась жизнью, зазвенели вовсю молодые голоса. Мы легко перезнакомились. Всех быстро распределили по взводам. Представили командиров. Указали койки. Постепенно налаживался армейский быт. И вот мы уже приступили к занятиям.
Учили нас по ускоренной программе. С первых дней мы вкалывали до изнеможения. Я за полгода должен был стать командиром минометного взвода. Ежедневно проводилась строевая подготовка. Дважды в неделю — стрельбы. Зубрежка полевых уставов (а их не счесть!), связь, тактика, стрелковое оружие, пистолет, винтовка, карабин, пулемет, и вот-вот должны заняться минометами. Учили и рукопашному бою. Раз в неделю — лыжи: марши на близкие и дальние расстояния, до 20–30 километров, с разведкой местности и боевым охранением. Кроме того, несколько раз нас поднимали по тревоге, и мы совершали ночные десяти-, пятнадцатикилометровые марш-броски при полном снаряжении.
Удивительно! — каждый начальник свое дело считал самым важным и это личное понимание старался внушить курсантам. Например, старший сержант, он вел строевую подготовку, заявлял:
— Без любви к строевой ни один человек не может правильно (!) ходить по земле.
Старшина, зацикленный на заправке коек и чистоте сапог, постоянно твердил:
— Кровать заправляется автоматическим движением рук ниже пояса. — Или: — Завтра на фронт — а у вас грязные сапоги!!
Взводный Артур, способный лишить рассудка любого курсанта, не вызубрившего каждый параграф очередного устава, вдалбливал:
— Учите уставы — здоровее будете!
Политрук самым серьезным образом убеждал:
— Я вас научу любить Родину!
Помимо основного набора военных наук мы также мыли посуду, отчищали огромные пузатые котлы от копоти и накипи, убирали мусор, драили до блеска полы в казарме, рубили и пилили дрова, швабрили клозет, лестницу… Все это — и учение, и хозработы — доставалось мне труднее, чем многим курсантам, пока я не втянулся в суровую солдатскую жизнь.
По ночам в казарме шла своя, иная жизнь. Сашка Рыжиков, например, давал сольные концерты — и какие! Прямо как в театре! Правда, после нескольких ночных выступлений гитару у него отобрали. Однажды ночью внезапно явился старшина, гаркнул: