— Николай Александрович, а Николай Александрович! Так будешь собирать деньги, ехать будет ко святым местам не на что!
Пришел он на мой зов, собрал деньги, пересчитал; как будто побледнел немного, но не сказал ничего и спрятал деньги в стол. Прошло после этого немного времени, заболел мой Мотовилов, лег в постель и стал все хиреть и хиреть, — доктора и болезни никакой определить не могли, — а через девять дней и умер; не умер, а заснул тихо-тихо, как ребенок. В день кончины и Таин Святых причастился. Тут только поняла я, что это были за святые места и Божии угодники, которых обещала ему показать Царица Небесная.
За три дня до смерти застала я его утром такого веселого, такого радостного.
— Видел я, — говорит, — наш двор полон — все мои святые благодетели у нас на дворе собрались. Вот радость-то!
А на третий день скончался. Похоронили мы его в Дивееве, и, кажется мне, сколько собрал Мотовилов мой денег под образом, столько и стоили мне его похороны».
Такой рассказ я слышал от Елены Ивановны.
А вот что я слышал от келейницы покойной Дивеевской игумении Марии, матери Елизаветы: «Николай Александрович, уезжая перед своей смертью в Симбирскую губернию в свое имение, был совершенно здоров. Прощаясь с нами, сказал: «Ну, прощайте, матери! Бог даст, хоть бочком, да протащите меня к себе». Мы в этих словах усмотрели, что Николай Александрович говорит о жизни будущего века, про уготованные Богом Дивееву обители. А вышло, что он свою смерть предрекал. Привезли его хоронить к нам, по его завещанию. Хотели внести в наш Рождественский храм, а гроб-то был большой и не мог войти в двери храма — они ведь у нас, знаете, узкие, — и пришлось внести «бочком»; так бочком и протащили».
Кончина Мотовилова случилась 14 января 1879 года. К этому времени в Дивееве ждали икону Нерукотворенного Спаса, которую должен был прислать с войны брат одной из Дивеевских монахинь. Монахиня эта все бегала к блаженной Пелагее Ивановне узнавать, скоро ли привезут икону. О мотовиловской болезни в Дивееве не знали.
— Вот подожди: сперва Николку привезут, а там и икону, — отвечала блаженная.
Так и вышло. Тело Николая Александровича Мотовилова, служки Божией Матери и Серафима, привезли для погребения в Дивеев, а за ним привезли и икону.
Так окончилась многострадальная жизнь. Такова история Мотовилова.
Блаженный он был, блаженно и умер.
Кто посмеется над этой историей, а кто, может, и горько задумается.
О, как бы я желал задуматься над этой историей моему читателю!5.
5. ДУХ БОЖИЙ ЯВНО ПОЧИВШИЙ НА ОТЦЕ СЕРАФИМЕ САРОВСКОМ В БЕСЕДЕ ЕГО О ЦЕЛИ ХРИСТИАНСКОЙ ЖИЗНИ С СИМБИРСКИМ ПОМЕЩИКОМ И СОВЕСТНЫМ СУДЬЕЙ НИКОЛАЕМ АЛЕКСАНДРОВИЧЕМ МОТОВИЛОВЫМ (Из рукописных воспоминаний Н. А. Мотовилова))
За месяц до Высочайшего повеления об ускорении производящегося в Святейшем Синоде дела о прославлении святого угодника Божия, Серафима Саровского, Господь привел меня опять в Саров и Дивеев. Из трех современниц о. Серафима, которых я встретил в первую свою поездку, я застал в живых одну только Елену Ивановну Мотовилову. Вскоре после моего отъезда, в 1900 году, отошла в селение праведных мать Ермиония; на Пасху, два года спустя, за ней ушла и мать Еванфия.
Сильно за эти годы сдалась и Елена Ивановна: согнулся стан, стали меркнуть еще так недавно светлые и проницательные очи. Серафиму не нужно уже земных свидетелей его праведности, он зовет их к себе в места вечного упокоения видеть и разделять с ним его славу, ту нетленную и вечно неувядающую славу, которую Господь от века уготовил всем любящим Его, «идеже лица святых, Господи, и праведницы сияют, яко светила»!
Но свежесть ума и памяти не покинула еще родной старушки. Прошлое живет и расцветает в ее воспоминаниях, и время не имеет власти над ними!...
По просьбе моей и с разрешения игумении, Елена Ивановна дала мне целый короб бумаг, оставшихся после покойного ее мужа, Николая Александровича. Всякий, кто интересовался житием о. Серафима, должен знать это имя, которое так тесно связано с именем Батюшки и устроенной им Дивеевской женской обители. Непонятым жил этот человек, неоцененным и умер, но был он при жизни «служкой Серафимовым», как он сам любил называть себя, таким и после смерти остался. В бумагах его довелось мне найти такое сокровище, которое по справедливости может быть названо величайшим свидетельством веры. Этой драгоценностью, с сохранением всей своеобразности слога сороковых годов минувшего столетия, на котором она написана, я и желаю поделиться с православным читателем. Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит... (Ин. 14, 12)