— И то правда. Но как же быть со школой?
— А что школа? — нахмурилась Элинор. — Ты о чем это? Не ходит он ни в какую школу.
— Пока не ходит, но скоро же пойдет. Через несколько месяцев ему в детский сад. Придет весь такой белый, и все решат, что с ним что-то не так.
— С ним и так что-то не так, Элистер.
— А вдруг они решат, будто у него кожная болезнь? Тогда никто не захочет с ним сидеть. И опомниться не успеем, как нас потащат разговаривать к школьному врачу, а там и хлопот не оберешься. Могут и в стенгазете про это напечатать — и тогда все узнают, что я породил летающего мальчика. Нет уж, прости меня, Элинор, но я должен настоять на своем.
— На чем ты должен что? — не веря своим ушам, переспросила Элинор.
— На своем, — уже с нажимом повторил Элистер. — Я глава этой семьи, и я решил, что мы рискнем. К черту неприятные взгляды и жестокие сплетни. Мальчика надо выводить на солнышко. Завтра утром можешь и начать, когда поведешь гулять Капитана У. Э. Джонза.
Собакин хвост при этом расчудеснейшем на свете слове — «гулять», два слога, сулящие ни с чем не сравнимые удовольствия, — радостно завилял, и Элинор с неохотой согласилась. Сопротивляться у нее больше не было сил. Поэтому наутро — день обещал быть ярким и солнечным, в самый раз для того, чтобы щеки мальчика немного порозовели, — Элинор хлопнула в ладоши, призывая Капитана У. Э. Джонза, пристегнула к его ошейнику поводок, а затем встала на кухонный табурет, чтобы достать с потолка сына.
— Идем гулять, — буднично сообщила ему она.
— По дому?
— Нет, на улицу.
— На улицу? — переспросил Барнаби, ни на грош не веривший, что мама сделает так, как накануне вечером распорядился папа.
— Ну да. Но прежде, чем мы выйдем, — в общем, извини, но я должна кое-что сделать.
И Элинор достала запасной ошейник Капитана У. Э. Джонза — такой, что растягивается, — и второй поводок, которые они держали в кухонном шкафу. Через три минуты все вышли на улицу.
На улицах Киррибилли то было необычайное зрелище. Сначала двинулись к дому генерал-губернатора на самом южном кончике полуострова: повесив от стыда голову, шла взрослая женщина, в нескольких шагах впереди трусила собака неопределенной породы и неведомого происхождения, а позади на другом поводке над ними летел четырехлетний мальчик, бледный, как привидение.
Барнаби Бракет стал воздушным змеем.
Они свернули на север, к колледжу Святого Алоиза, где в пятом классе доучивался Генри. Но едва в школе прозвенел звонок и дети с топотом побежали по лестницам на переменку, Элинор заторопилась прочь, к причалу на Джеффри-стрит, — ей нравилось стоять там и смотреть на паруса Оперного театра на другом берегу залива, на городские небоскребы и отели, торчавшие на горизонте. Справа от нее гордо высился мост через гавань — он соединял пляжи Северного Сиднея с центральным районом Скалы, — и она повернулась к нему лицом — посмотреть на флаги, трепетавшие на ветру, — а затем глубоко вздохнула. Ей — хотя бы на краткий миг — стало спокойно.
— Доброе утро, Элинор! — окликнул ее мистер Чаппакуа, бывший олимпийский чемпион-марафонец: в 1976 году в Монреале он занял четвертое место по спортивной ходьбе на двадцать километров. Они встречались всегда — по утрам мистер Чаппакуа выходил на разминку с Бьюла-стрит: локти прижаты к бокам, а сам переваливался с ноги на ногу, как утка в бейсболке. — Доброе утро, Капитан У. Э. Джонз!
После чего он поднял голову — и заметил, как над ними парит Барнаби. Приветливость мигом схлынула у него с лица. Мистер Чаппакуа родился и всю жизнь прожил в Сиднее. Своим городом он очень гордился — и его жителями, и его прекрасными традициями. Несколько лет назад он даже выдвигался в парламент — и тоже занял четвертое место. Он регулярно писал письма в газету «Сидней морнинг геральд», а в них жаловался на все, что не соответствовало его нормам жизни, которые были крайне высоки.
— У вас мальчик летит, миссис Бракет, — произнес он в ужасе. Назвать ее фамильярно по имени он вдруг оказался решительно не в силах. — Летит!
— Правда? — переспросила Элинор, задрав голову, будто и для нее это огромный сюрприз.
— Вы же сами это знаете. У вас он на поводке! Вот к этому все катится, миссис Бракет? Вот до чего, значит, опустился Сидней, великолепнейший город на свете?
Элинор открыла было рот оправдаться, но слов в защиту поведения своего сына не нашла, и шокированный мистер Чаппакуа просто рыкнул что-то, как разбуженный волк, повернулся и зашагал домой к миссис Чаппакуа. Та предположила, что где один такой, там найдутся и другие и весь город вскоре уже будет кишеть этими мерзкими существами.