Как уже говорилось, мы должны были строго придерживаться дистанции в 6 м от лагерного проволочного заграждения. Между тем никакой отметки этой границы не было. Для провокации была подходящая обстановка. Леонид Иванович обратился к начальнику лагеря с просьбой, чтобы нам разрешили сделать бровку, отметку, так сказать, черту смерти. Начальник согласился, выдал рулетку и несколько лопат. Когда была сделана первая проба, он пришел и проверил отмеченное нами расстояние. Оно оказалось на два или три сантиметра меньше, чем полагалось. Начальствующий немец не упустил случая поиздеваться:
— Мне говорили, что среди вас много инженеров, а отмерить правильно расстояние не можете. Вас, русских, должен этому учить младший офицер немецкой армии!
Вообще-то говоря, немцу доставляло огромное удовольствие малейшее ущемление нашего достоинства. Иногда он бросал в мусорный ящик уже прочитанную газету, явно рассчитывая, что мы ею воспользуемся. Делалось это под видом жеста внимания к советским людям. Прочитав две-три газеты, мы, однако, убедились, что там расписывались такие небылицы о «подвигах» немецких солдат и офицеров, что барон Мюнхаузен выглядел бы просто младенцем в сравнении с геббельсовскими газетчиками.
Наконец определилась дата нашей отправки на Родину. В ночь на 3 июля нас погрузили в специальный поезд. Дипломатических работников поместили в спальные вагоны, в двухместные мягкие купе, нас, сотрудников торгпредства, затолкали по восемь человек в купе сидячих вагонов пригородного типа. Вначале мы даже не обратили внимания на эти неудобства, обрадованные тем, что вырвались из лагеря и направляемся домой. Но уже в первые сутки сказались все «прелести» этой тесноты и лишение права выйти из купе без разрешения часовых, которых поставили в каждом вагоне. Стоило лишь высунуть ноги из купе в коридор, как солдат, ни слова не говоря, бил прикладом по носкам ботинок.
От долгого сидения ноги отекали, но прилечь было негде. Мы поочередно стояли в купе. Наиболее слабые и те, кто постарше, чувствовали себя плохо. В соседнем купе ухитрились привязать простыню сверху сидений и положить туда больного. Питание в дороге было еще хуже, чем в лагере, давали только кофе с куском хлеба, да и то нерегулярно. Даже питьевой воды не было. Мы выменивали ее на остановках у мальчишек, предлагая галстук, рубашку, шляпу или красивые запонки. Пронырливые ребятишки подавали в вагонное окно нам бутылки с водой неизвестного происхождения. Точно таким же образом раздобывались сигареты и спички.
На одной из железнодорожных станций возле нашего состава остановился поезд, в котором ехали работники советского посольства, интернированные в Италии. Их везли совсем иначе, чем нас: прилично разместили, относительно хорошо кормили, охрана играла с «подопечными» в шахматы и домино. Наши товарищи из Италии передали в наш вагон несколько бутылок сухого вина, пачки печенья и сигарет. Больше всего мы, конечно, обрадовались сигаретам, они были дешевые, но крепкие.
Остановки в пути были долгие, мучительные и непонятные. Становилось легче, когда поезд, пусть медленно, двигался, ведь с каждым километром мы становились ближе к родной земле, к свободе.
На многих железнодорожных станциях стояли военные санитарные поезда. По всему было видно, что вагоны и персонал заранее подготовлены к приему раненых.
Из этого путешествия вспоминается еще одна встреча на станции, где стоял эшелон с танками и бронемашинами. Солдаты-танкисты в шортах и специальных ботинках, загорелые, татуированные, с надменным видом горланили песни под губные гармошки. На некоторых танках видны были надписи: «Крит». На броне других были намалеваны традиционные фашистские символы: череп с глазницами, кости, сложенные в виде знака умножения, кресты, свастика. Кроме того, многие танки имели различные названия, написанные белилами, что-то вроде старинных рыцарских традиций: чье-то изречение, имя дамы сердца и т. п. Судя по состоянию танков, на Крите они были не на прогулке. Более того, отдельные машины прямо на платформах ремонтировались, производилась смазка, смена отдельных звеньев гусениц. Ясно было, что подтягивались резервы, какие только можно, для нанесения ударов по Красной Армии. Все это омрачало наше и без того плохое настроение.