В дверь решительно постучали. Не ожидая ответа, в кабинет вошёл, почтительно согнувшись в поклоне, алхимик.
- Звали, милорд?
- Да, Тотт. У меня к тебе вопрос.
Тотт, алхимик в прошлой жизни… То есть одной из прошлых. Так же как и Энрико, он был одним из немногих, кому удалось сыграть с Аей повторно в кости. И в третий. И в четвёртый. Собственно, он топтал этот свет столько же, сколь лорд Одинокой горы, разве что каждую жизнь проводил подольше. Он никогда не рисковал, не будучи уверенным в хотя бы малом шансе на результат. За это его и уважал Энрико, за это алхимик, которого так продолжали называть и по сей день, получил должность консильери лорда. Его советника и заместителя.
- У нас ситуация с третьей директивой.
Тотт нахмурился, погладил, по привычке, обезображенное в давние времена взрывом колбы с горючими маслами лицо:
- Необходимо личное вмешательство. Нужно показать конфедератам, что вампиры живут по нашим законам, что мы контролируем ситуацию.
Теперь была очередь Энрико предлагать:
- А если то гнездо, в самом деле, настолько обнаглело, что вырезало всё поселение? С меня опять попытаются шкуру снять, второй раз одним сердцем не отделаюсь. Больше нет.
- Апеллируй декларацией вольностей.
- Эх, вот были времена: всё решали меч и хитрость, магия и эмоции. Простые эмоции… А теперь? Словесные войны! Политиканы лишний раз боятся обнажить клинки, всё пекутся о ценностях жизни каждого существа этого мира, о равноправии всех перед каждым,- причитал Энрико, пожёвывая муштрук.- Чушь, которая нежит слух стадам людей, эльфов, орков, подкреплённая поддержкой детей Холи.
- Милорд. Время не терпит. Для философствования ещё будет время. Сейчас же стоит отправиться к озеру.
- Да, стоит…- Энрико протянул печать с изображением горы консильери.- Пока меня нет, ты за главного, друг мой.
Тотт принял с поклоном перстень лорда Одинокой горы.
А Энрико Бланш, первый среди не раз живых, захватив кольцо члена Совета (мало ли, вдруг пригодится), со вздохом отправился к винтовой лестнице, закуривая первую за это утро сигарету. Ему предстоит долгий путь, а третья директива не даст возможности отдохнуть теперь долгое время.
Глава 3. Всполох рассвета.
- Ая жаждет крови!
- Жертву богине!
- Жертву матери!
Бесновались вампиры. Пятнадцать жителей гнезда, перекрикивая друг друга, суетились, как базарные ростовщики. Все молоды телом, лица горят от возмущения. Кто сказал, что вампиры бескровны? Бездушны да, но не бескровны. И жар их речей устремлён был к единственному молчавшему, отцу рода.
Как и они, молодой, но с холодными глазами расчётливого при жизни человека, он возвышался над ними, стоя на грубо сколоченном подиуме. Поверх чёрного камзола запыленный и протёртый местами плащ, капюшон опущен, кроя глаза. Холодные. Без огня. Без животворного пламени. Но за пять десятков лет жизни он свыкся со своей долей, основал гнездо, куда приходили молодые, недавно обращённые вампиры. Потом уходили, не принимая порядки.
Оставшиеся же становились частью семьи. Небольшой, но крепкой, где каждый помогал друг другу, пусть и не из добрых побуждений (души всё-таки у вампира нет), но из чувства необходимости: помоги гнезду стать сильнее, и сильнее станешь ты. Да, бывают прецеденты, особенно с новообращёнными вампирами, когда идут битвы за главенство в гнезде, но среди уже поживших вампиров таких беспорядков никогда не было. Как правило, в таких гнёздах даже главы не было, все вопросы решались сообща, если на то была необходимость.
Так и в этом случае. Куда один не пойдёт – все не пойдут. Основное правило семьи. Пятнадцать вампиров приняли решение, оставался один. Самый «пожилой» из них. Смело именуемый древним, поскольку видал минувший век, в отличие от родичей.
Но он ещё не был до конца уверен в правильности общего решения. Слишком сложным от своей простоты было оно.
Ситуация из ряда норм выходящая: одна из вампиресс гнезда пропала. Это могло быть нормой в другой семье, но не здесь, где о каждом уходе обязательно хоть кто-нибудь да знал. А тут ни слова. И о мимолётном побуждении к уходу тоже речи быть не может, ведь она была фавориткой отца гнезда, то есть, считайте, вторым голосом во многих вопросах, ежели не первым. Тогда что могло случиться? Куда она пропала?!
Эти мысли не покидали голову Фамира, не понимающего, как его могла покинуть любимая. Да-да, именно любимая. Сердешное пламя поддерживало в вампирах такие чувства как ненависть, любовь…
И их же переплетение терзало замерших на грани жизни и смерти.
Подливало мало в огонь известие, слух о том, что какой-то чародей местной деревушки, рядом с Солёным озером, ставит опыты над вампирессой. Конечно, как водится по законам случая, все считали, что это именно она, фаворитка отца гнезда. В сумерках, когда солнце ещё не скрылось за горизонтом, но и не опаляло кожу, двое сынов гнезда охотились во Вой-лесе, но подошли слишком близко к поселению людей и застали разговор двух мальчишек, собиравших первый весенний урожай ягод. Они возбуждённо обсуждали странное поведение деревенского чародея и его гостью, которую никто не видел, но о которой почему-то знали все.
Эту весть и принесли вампиры в гнездо, это известие и расшевелило его. Подобно осиному рою, каждый будто ожил, очнулся от тянущейся смолой вереницы дней, не смог остаться в стороне.
Фамир принял решение. Оно далось ему нелегко. Ведь это означало конец всему, что он строил все эти годы. Но иначе нельзя – так подсказывало ему сердце.
- Мы выдвигаемся. Готовьтесь.
Ликование огласило пещеру, бывшую приютом гнезду последнее столетие.
Шестнадцать неразличимых теней слились с предутренним сумраком, растаяли в нём, перетекая от тенет к тенетам так, что ни один свидетель, найдись он, не заподозрил бы присутствие вампиров. Они перетекали от дерева к дереву, срастались с их стволами, держались отбрасываемых кронами спасительных средоточий тьмы.
Вой-лес редел, открывая освещаемую багряным рассветом столь же багряную днём, а сейчас более тёмную гладь Солённого озера. И ряд треугольных крыш. Дым топимых по-белому на прохладные весенние ночи хат.
И чем ближе вампирский род приближался к рыбацкой деревушке, тем сильнее росло беспокойство Фамира. Подобно тому, как много десятилетий назад он садился играть в кости, заранее ощущая, на его ли стороне сегодня Рэндом, али это провальная игра (но кто не рискует, тому не улыбнётся Ая, верно?), он чувствовал, что что-то идёт не так. Нет лая собак. Не слышен скрежет сходен готовых к отправке в очередные приключения суден. И дети. Где дети? Почему отсутствует гомон маленьких бесят, не дающих покоя матерям, терзающих домашний скот, вечно бодрых, энергичных, дающих жизнь подобным поселениям?
Тишина оглашала побережье. Только волна отстукивала лишь ей известный мотив да щебет утренних птах раздавался за спинами вампиров.
Но отступать было поздно, холодный огонёк в глазах сородичей дал понять Фамиру, что они уже захвачены охотой. Пусть и задачей было вызволение вампирессы. Когда б они ещё так, все вместе, помчались к одной цели, не обременённые рамками скрытности, ведомые своим вожаком. Пожалуй, это впервые за всё существование гнезда!
Плавно перетекающие тени приблизились к деревне. Фамир первым подкрался к дому, в котором должна была, по наводке, находиться его возлюбленная. Следом за ним, пятнадцать его братьев по гнезду, как они себя именовали сами, его детей, оплели подобно ветвям души-дерева дом чародея. Странно, но окна были непроглядны. Что было внутри – тайна. Главе гнезда ничего не оставалось, кроме как рисковать. Опять. Казалось, он уже отыграл своё, но нет, даже такая жизнь умудряется подбрасывать его в старое, но не забытое чувство игры, интриги, азарта.