– Просто изумительно, что в такое время, казалось бы, умный человек вроде доктора Бакмэна бы рассматривал закрытие важных социальных программ, которые держат на плаву наших самых слабых и беззащитных граждан! Это просто бессовестно и неописуемо бессердечно!
– Ваш ответ? – предложил Бринкли.
Я улыбнулся.
– Ну, моя жена бы точно согласилась, что я бессовестный и неописуемый, и бессердечный, но это совсем другой вопрос. Говорить, что я хочу закрыть Социальную Безопасность или Medicare, будет полнейшей чепухой. У нас богатая и сильная нация, и нет причин не обеспечить прочную защиту для всех наших граждан. Чего я хочу, так это чтобы наши политические лидеры прямо объяснили, как они собираются все это оплачивать. Сейчас мы не платим за это, и не собираемся это делать.
– Что просто не является правдой. Социальная Безопасность, Medicare и Medicaid жизненно необходимы для миллионов людей, и эта жалкая попытка уничтожить эти программы просто ужасна в современном обществе.
Бринкли перевел взгляд на меня, и я ответил:
– Повторюсь, я не имею желания закрыть эти программы, а просто платить за них. Послушайте, я не юрист, не экономист, и не политик. Я математик, и основное, чему учат математиков – это складывать и вычитать. Когда я говорю вам, что два плюс два равно четырем, это равно четырем. Не пяти, не шести, и уж точно не двадцать два. Здесь что-то не складывается, и пока мы не разработаем способ оплачивать эти программы, мы обанкротимся уже в этой жизни. Если бы я так управлял своей компанией, компания бы обанкротилась, а я бы сидел в тюрьме!
Бринкли признал спор закрытым в этот момент, и мы ушли на рекламу. Для меня это был конец. Меня выпроводили из съемочного зала и отправили в гримерку, чтобы смыть грим. Кеннеди тоже куда-то исчез, и больше я его не видел. Я привел себя в порядок и отправился домой.
Я вернулся в Хирфорд незадолго после обеда, и меня встретил мой сын, который побежал ко мне со словами:
– Ты был по телевизору! Я видел тебя по телевизору!
Я ухмыльнулся ему.
– Правда? Ты уверен, что это был я?
– Мама сказала, что это ты! – он схватил меня за руку и потащил из прихожей в гостиную.
В это время из кухни вышла Мэрилин и посмеялась:
– Звезда ТВ вернулась! Ну как?
Я поцеловал жену, затем потянулся за Холли, которая проходила мимо. Она хихикнула и вырвалась, и затем побежала по коридору с Молли и Пышкой. Я фыркнул, и затем сказал Мэрилин:
– Абсолютно ни о чем.
– Ты был великолепен! Не думаю, что сенатор Кеннеди понял, что это было.
Я только покачал головой.
– Готов поспорить, что твой старик мной не горд. Как мог я перечить великому человеку?! – Большой Боб был большим поклонником Кеннеди.
– Ну, мой великий – это ты, так что плевать, что мой отец подумает. Ты уже пообедал?
Я снова покачал головой и последовал за ней на кухню. На обед была свинина и сэндвичи с сыром и чаем со льдом, и иногда мимо проносились дети с собакой. После обеда Мэрилин потащила меня в гостиную и включила телевизор с видеомагнитофоном. Я слишком устал, чтобы делать что-то еще, кроме как овощем валяться в кресле, пока Мэрилин проматывала кассету и запустила ее снова.
– Эй! Ты опять по телевизору! – завопил Чарли, забираясь на диван.
Я фыркнул, – Наверное, магия. – Он продолжал трепаться, и наконец нам пришлось сказать ему замолчать – а не то! Это заставило его притихнуть, но также и наскучило, так что он снова ушел.
Первая половина передачи прошла ровно так, как я ее и помнил, в моем споре с Кеннеди. Я продолжал говорить ему, что цифры не сходятся, а он все твердил, какой я бездушный монстр, что хочу выкинуть всех старых и больных на свалку. Интересная же часть была на второй половине передачи, когда Бринкли устроил дискуссию Круглого Стола с другими журналистами. Сегодня в составе были Джордж Уилл, Сэм Дональдсон и еще кто-то, кого я не узнал. Если бы я знал, что будут они, я бы остался, чтобы посмотреть. Я смотрел воскресные передачи на протяжении множества лет, и в первой, и во второй жизни. Я только не узнал третьего персонажа у Бринкли, так что наверняка он не выбился, но я просто обожал Уилла и Дональдсона. Дональдсон был на стороне либералов, а Уилл был правым, но оба были умны, красноречивыми и просто интересными!
Обсуждение акцентировалось на двух вопросах, кто победил в споре – я или Кеннеди, правы ли мы, и какой эффект, если он вообще будет, это возымеет на будущее президентство Буша. Ответ к первой части – на моей стороне факты, когда Кеннеди давил на эмоции, так что Кеннеди проиграл спор, но выиграл выборы, если уж говорить так. Что по поводу второго вопроса, было общепризнано, что политикам плевать на факты, и никакого эффекта на правительство это не возымеет.