Я улыбнулся в ответ:
– Друзья, я заинтересован во вливаниях в мою следующую кампанию, но вы бы просто впустую потратили деньги. У меня нет никакого влияния на нефтяной бизнес.
– Это неожиданно честно с вашей стороны, господин конгрессмен, – отметил Мортон.
Я же только жестом изобразил согласие. А затем я всмотрелся в него.
– Мы с вами раньше не встречались? Вы выглядите чертовски знакомым, но я не могу сказать, что я когда-либо встречал Мортона Адриановича раньше.
– Меня зовут Мартин Адрианополис, – ответил он, отчего я почесал затылок. Это имя звучало знакомым! – Впрочем, вы тоже. Я знал одного Карла Бакмэна в колледже, но он был математиком и затем ушел в армию.
Я резко выпрямился, пораженный.
– Я знал Марти Адрианополиса, еще когда учился в Ренсселере, как математика и кадета запаса, – этот парень выглядел знакомым, но другая стрижка и лишние пятнадцать килограмм изменили черты его лица.
Его лицо расплылось в широкой ухмылке:
– Так это ты! Я думал, что такое возможно, но имя Карл с фамилией Бакмэн – не самые необычное сочетание, и твоя история о том, что ты был инвестиционным банкиром, прежде чем баллотироваться. Вот же черт! Это же ты, да?
– Ну, видит Бог, здорово снова тебя видеть! Мы просто обязаны поговорить! – я обернулся к Талботу, и сказал, – Ну, все-таки это не бесполезная поездка, в конце концов! Это вы с ним пришли, или же наоборот?
– Марти пришел со мной.
– Марти, побудь здесь. Мы пропустим по паре стаканчиков, и пойдем ужинать. Хорошо? – спросил его я.
Он улыбнулся.
– Ну, мы обсудим способы, как Девятый Округ Мэриленда и нефтяная индустрия могут помочь друг другу. Подумай обо всем оплачиваемом времени!
– Боже, только не говори мне, что ты стал юристом! – сказал я.
Он рассмеялся на это.
Я поднялся и Джон Талбот встал вместе со мной.
– Мистер Талбот, я действительно хочу извиниться, что вам пришлось вот так сюда тащиться. Я обговорю все это со своим кдаровым руководителем, но я приношу свои извинения.
– Конечно, господин конгрессмен, такое случается. Не переживайте на этот счет. Может, нам обоим повезет, и вы окажетесь в комитете по энергетике и коммерции, или по природным ресурсам, и тогда вы будете должны мне встречу.
– Может быть, – я проводил его до двери, и отпустил.
Затем зашел Чак и заглянул в мой кабинет, где Марти все еще сидел на моем диване.
– Господин конгрессмен, через десять минут у вас еще одна встреча.
– Никто ничего не заносил в мой график, Чак, – сказал я ему. – Таким образом, у меня нет еще одной встречи.
– Но, господин конгрессмен, мы уже запланировали ее! – настоял он.
– Чак, позволь мне дать тебе совет. Это моя жизнь, так что ее расписание веду я сам. До тех пор, пока это не президент Соединенных Штатов или моя жена, меня нет на месте. Я еще подумаю, если будет что-то от спикера Палаты, или Мишеля, или Гингрича, но им передай, что сперва спросишь у меня. Понял?
– Господин конгрессмен?!
Я оставил его в недоумении стоять в приемной, где на него уставилась парочка секретарей, и еще один ухмыльнулся. Я вернулся в свой кабинет и закрыл дверь.
– Вот мудила! – тихо прошипел я, больше себе самому, чем Марти.
– Проблемы? – спросил он.
– Ничего такого, с чем не справлюсь, – и я подошел к книжному шкафу, стоящему у стены. Я потянул его на себя, и открылся спрятанный бар с напитками. – А где-то сейчас, должно быть, уже пять вечера.
Марти с ухмылкой поднялся.
– Скотч и содовая, если есть.
– Есть, но я терпеть не могу скотч, так что не знаю, насколько он хорош, – и я приподнял бутылку, – Гленливет. Хорош?
– Сойдет, – с улыбкой сказал он.
Я сделал пару напитков, скотч с содовой для Марти, и «7 и 7» для себя. Затем я передал ему его стакан:
– Это за знание и доскональность.
– Боже! Как давно это было! – «Знание и доскональность» было девизом Ренсселера.
Мы сели за кофейным столиком.
– Итак, какого черта ты делаешь в Вашингтоне? – потребовал ответа я.
– Я мог бы задать тебе тот же вопрос! Последнее, что я помню, ты был математиком и работал над своей докторской, проходя через подготовку в запас. Я всегда думал, что ты будешь где-нибудь преподавать. Как это, черт побери, перешло в инвестора-миллиардера и конгрессмена? – переспросил он.
– Да? Последнее, что я про тебя помню, так это когда ты переехал в Хьюстон работать в Exxon на нефтеперерабатывающий завод. Ты же был инженером-химиком, так? Тогда спустя год мы все тебя окончательно потеряли, а теперь ты лоббист? Как так? Ты первый!