Из динамиков звучала сентиментальная мелодия с песенкой о счастливой любви. Автор и исполнитель лелеяли мечту, что поймали жар-птицу если не навсегда, то надолго.
Генка размышлял, как подцепить девчонку, забыв о своём обещании не наступать на ноги.
Очнулся, когда Валентина вскрикнула и отдернула ножку в крохотной туфельке.
Когда только успела надеть: остальные девочки двигались в ботинках и сапогах.
Учитель танцев извинился, попытался придумать, что можно предпринять, чтобы девушка быстрее забыла о конфузе, но мысли спонтанно потекли в ином направлении – Генка мечтал вознамерился во что бы то ни стало добиться знакомства накоротке.
Не в смысле участия в сексуально окрашенном мероприятии в холостяцкой берлоге, нет. Впервые в жизни опытный в вопросах интимного обольщения сердцеед жаждал просто общения. Пусть даже самого невинного.
Отчего-то именно ей, конопатой простушке, захотелось вдруг рассказать про свою жизнь, про мечты и думы. Ничего подобного прежде с ним не случалось: обнял, поцеловал и в люльку. Без предрассудков, условностей, романтических соплей и сантиментов.
О Валентине в подобном ракурсе почему-то не думалось.
– Надо же – за талию можно. О, как!
Валентина в упор глядела на Генку, в её глазах блестели самые настоящие слезинки. Крохотные. Девчонка, похоже, только собиралась заплакать, ещё думала – стоит или нет это делать.
Механик моментально сбегал за стулом, усадил на него девушку, опустился на колено, чтобы снять с ноги туфельку.
Валентина приняла заботу молча. Видно наступил он не слабо.
Ощупав ступню, Генка понял – ничего серьёзного не произошло, однако ножку не отпускал, испытывая состояние трепетной нежности, чувствовал внутреннюю сопричастность к хрупкой детали девичьего тела.
Ещё он понял, что… что боится, стесняется юной практикантки.
Да-да, Генка, тот самый Геннадий Вениаминович, который сам диктовал женщинам условия и никогда не принимал возражений, пожить с которым хотя бы денёчек мечтала каждая деревенская дама, трусил, боялся что-то сделать не так.
Генка смущался, робел, не смея посмотреть не только в серые глаза-омуты, на лицо, боялся, что сейчас у него отнимут эту изящную ножку.
Не может быть… это не про него, – я что, заболел!
Валюшка смело смотрела на Генку, зачем-то пыталась разглядеть цвет глаз, форму губ, абрис лица.
Механик показался ей жутко старым, тем более, что представился он с отчеством, что придало образу излишней солидности, следовательно, и возраста тоже.
– Он же лет на семь как минимум старше!
Но отчего так трепещет сердце, почему не хочется, чтобы он отпускал ногу, которая совсем уже не болела?
Генка старательно прятал взгляд, чувствуя, что лицо горит, стремительно наливаясь краской.
Наверно слишком жарко натопил, к тому же надышали. Вон сколько народу собралось.
Немая сцена длилась от силы пару минут, но ему они показалась вечностью.
Захотелось немедленно прекратить танцы, улечься на кровать и думать, думать.
О самом главном.
Генка всегда действовал исходя из рациональных алгоритмов, не особенно задумываясь, потому, что не воспринимал хитросплетения судьбы как жребий, как всесильный рок.
И вдруг такое...
– А если не вдруг? Попытаюсь напроситься проводить Валентину до дома. Должно же что-то проясниться. Отчего так дрожат ноги!
Генке явно нездоровилось!
Какое счастье – Валентина сама предложила прогуляться до общежития.
Счастье!
Разве может подобная мелочь волновать мужчину! Однако, беспокоит, выводит из привычного состояния душевного равновесия.
– Нужно как можно быстрее заканчивать с танцами. Быстренько провожаю девчонку, гашу генератор и спать. Нажёг сегодня солярки – будь здоров.
Валентина смело взяла его за руку, как обычно делают дети, чтобы не упасть.
– Я ведь совсем не знаю дороги. Но это ничего, привыкну, – пояснила действие она.
Генка попытался отстать от студенческой толпы, не замечая заискивающего взгляда местных девчонок, которые рассчитывали сегодня набиться в гости к Геннадию Вениаминовичу, шёл намеренно по дощатым мосткам, настеленным по посёлку на приличной высоте, и потел.