Ну, так вот… с позапрошлого мая,
мы особенно близкими стали,
и друг дружку в потьмах обнимая
о совместном грядущем мечтали.
О светлицах в кайме безделушек,
о дочурке с моими глазами,
о покое ковров и подушек
и о счастьи, что выкуем сами.
…Эту сказку о жизни гулящей
я нарочно заплел в эти строки,
чтоб сказать по возможности мягче,
что и нас подвели наши сроки.
Что уже не могу я так круто
обнимать все одну и все ту же;
с каждым днем для меня, почему-то,
ты становишься хуже и хуже.
И все реже тебя обнимая,
я дарю тебе ласку как милость.
Видишь, милая, глупость какая
из тебя и меня получилась.
А припомнив горячность начала
где мечта и весна и погода,
посмотри, как серьезно звучала
эта дрянь до текущего года.
Март 1927 г.
Размышления у чужого парадного подъезда
Это кстати ли, не кстати ль,
но не будучи жестоким,
ты простишь меня, читатель,
за упадочные строки.
Я не нытик и не скептик,
но невзгоды так зажали,
что коль можешь — дай рецептик
на лекарство от печали.
Не считая себя лишним
среди множества поэтов, —
стыдно жаловаться ближним
и просить у них советов,
но приходится… к тому же,
если я всегда тревожен,
то и мне, чем дальше — хуже
и тебе, читатель, — тоже.
Потому-что, в дни сомненья,
несмотря на вдохновенье,
лучшие мои творенья
не находят оперенья.
Например: вчера, недаром,
репортера суетливей,
копошился во мне Байрон,
с «Чайльд-Гарольдом» в перспективе.
Жоржи Занд во мне галдели
мягко, женственно, цветисто,
и высказывался Шелли
против империалистов.
И сейчас во мне томится
что-то вроде «Иллиады»,
но едва начнет родиться, —
как стеной встают преграды.
И слегка коснувшись лиры,
пропадают, бесталанны,
и Гомеры и Шекспиры
и Гюи-де-Мопассаны…
Дело в том, что почему-то,
все права на то имея,
ни уюта, ни приюта
не сумел нажить в Москве я…
…Люди по миру шагают
гладко, ловко, словно по льду,
люди пьесы сочиняют
на здоровье Мейерхольду.
В бедный стаж свой, без стеснений,
ставят надобную дату
и собранье сочинений
предлагают Госиздату.
Дело мастера боится;
книги выйдут из печати
и от Лежнева до Жица
все возьмутся величать их.
И уже писатель в моде:
нажил деньги, создал славу,
и в Дом Герцена он ходит
есть бифштексы, пить «Абрау».
Все легко ему дается,
потому что в этом мире
у него всегда найдется
и квартира и в квартире
ему горе незнакомо;
у меня-же, как ни странно,
нет ни улицы, ни дома,
где-бы жил я постоянно.
Шатко по миру скитаюсь,
не прописанный, кочую,
у друзей млекопитаюсь,
у приятелей ночую.
Признает меня «Прожектор»,
«Новый мир» дает авансы;
но не в силах фининспектор
уяснить себе мой адрес.
Не могу его я встретить,
пригласить на чашку чаю,
не могу ему ответить
сколько денег получаю.
Но скажу, что, без квартиры,
не достигли бы осанны,
ни Гомеры, ни Шекспиры,
ни Гюи-де-Мопассаны.
А, — уставшему скитаться,
потерявшему отчизну, —
как-же мне не спотыкаться
по пути к социализму.
Декабрь 1928 г.