Лето обдало молодое лицо сладкими запахами. Солнце било в глаза, и Вика, прикрывая лицо ладонью, вглядывалась, но никак не могла заметить Федю; а всё потому, что она смотрела далеко, когда он был совсем близко, за спиной. Федя нежно обнял её, уткнулся в рыжие волосы, глубоко вдохнул и, пародийно ахнув, встал рядом. Он чуть наклонил голову и как можно мягче сказал:
— Я слушаю.
Вика ждала другого Федю, злого от ревности, разочарованного встречей, но он остался прежним, необыкновенно ласковым. Они направились в ближайший парк, как и планировали.
— Вышло нелепо, — начала Вика. — Пару дней назад за мной увязался этот Петя. Мне он сразу показался несуразным каким-то. Тошнит от его самоуверенности и пафоса — заметно влияние курсов пикапа. Я слышала, как его обсуждали подруги, и тогда очень удивилась: будто он может чем-то привлечь.
Когда я увидела Петю вживую, стало смешно и грустно. Смешно, оттого что передо мной стоял непримечательный студент, о котором среди сверстников ходили слухи, не соответствующие ни его виду, ни образу мыслей; а грустно потому, что людей восхищает хамство, фальшь и наигранное первенство.
— А что случилось сегодня? Ты так и не начала рассказ, — усмехнулся Федя, а после кивнул, чтобы Вика продолжила.
— Просто я не понимаю, как он может кого-то впечатлить. Я слышала, что он из богатой семьи, и видела, что он ходит в вещах значительно дороже обычных — правда, сочетает их бестолково и безвкусно. Однако это не делает его секс-символом.
— Сама нашла ответ. Что непонятного? Есть деньги — ты привлекателен, нет — срочно нужно заработать. Новый принцип.
— Знаю, знаю, знаю. Мне об этом постоянно говорят родители, и я их понимаю: они хотят лучшего. Но, наверное, нельзя быть с человеком только из-за денег.
В тот день души городских жителей чему-то радовались; конечно, никто не показывал пыла, расположения к виткам жизни, — так заведено и здесь, в Петербурге, и в Москве, и вообще по всей России, — однако чувствовалась общие легкость, открытость, и если бы Федя не был занят девушкой, он бы с иронией заключил: «Наконец-то русский народ делил не тоску, тревогу и отчаяние, а что-то светлое, чистое».
Среди страшно серых панельных домов советского Петербурга показались сочно-зеленые деревья. Пока они были размыты, сливались в одно пятно: пара только подходила к любимому месту.
— Кстати, ты не закончила, — по-доброму взглянул Федя, а как бы в сторону сказал: — Я ведь ревную.
— После университета Петя проводил меня до дома, — Вика засмеялась, — и не лень ему было ехать со мной пять станций. Я хотела поскорее уйти, а он всё рассказывал и рассказывал о своем последнем похождении, — она снова засмеялась, ещё звонче, — ничего не подумай, но я правда ещё никогда не слышала настолько унылого рассказа о тусовке.
Так вот, его речь тянулась и тянулась, а я, устав скучать, стала осматривать наш двор: там, как всегда, резвятся дети, там сидят бабушки, а сюда идет кто-то с пакетами. Родители. Кажется, я впервые так перепугалась. На удивление, они оказались очень мягки. И, если честно, было бы лучше, если бы мама была тогда в гневе, потому что она, подумав непонятно что, уговорила Петю подняться, — Вика сменила тон, заговорила с грустью, неглубоким разочарованием. — Таким вертлявым оказался. Пару минут назад рассказывал, сколько они с друзьями выпили и как возвращались домой в компании десяти девчонок, а сейчас допрашивал мою мать о погоде, настроении и планах на ближайшие дни. Я-то знала, что его интерес «очень искренен», а вот родители... Как говорится, он им на уши присел, а они и рады. Мама вообще развеселилась.
Что-то Петя плёл об учебе, бизнесе и политике, а родители так и заглядывали в рот, охали и ахали. Я не знала, куда бежать, так ещё и мы с тобой должны были встретиться через час. Я волновалась и вместе с тем бесилась; надеялась, что Петя скоро закончит, а он говорил и говорил. Он и Ницше вспомнил, и выпускной в детском саду. Так пристально за часами я никогда не наблюдала — каждая секунда проходила под моим взглядом.
Говорит: «Спасибо, но мне уже пора», — Викин голос вновь изменился, он стал то ли радостным, то ли истерически тревожным. — Федя, ты бы знал, как я обрадовалась. Добрел он до прихожей, стал раскланиваться, а я стою не своя: ты с минуту на минуту прийти должен. Хорошо, что родители в комнату ушли, потому что мама точно бы заметила моё волнение. Зазвучал дверной звонок. Я растерялась.