— Как в плохом анекдоте, — с ухмылкой оценил Федя сегодняшнее происшествие. — Ладно, в жизни случается и комичнее.
— Ты обо мне ничего плохого не думаешь? — тихо спросила Вика.
— Только не смей расстраиваться и стыдиться, — ответил он, — я всё правильно понял, не переживай.
Они дошли до скамейки, одиноко стоящей в центре зеленой поляны, окруженной дубами, молодыми и старыми, невысокими, худыми и толстыми, в три этажа. Трава была пятнистой — так ложилась тень густой кроны. Было тихо, лишь изредка звучали голоса людей, проходивших рядом со входом в эту отдаленную, забытую комнату.
Вика забыла обо всем, что было до этой встречи и будет после неё; если появлялись сомнения, она быстро успокаивалась, отстранялась от них. Федя же был занят: то ему вспоминались неувязки в истории Вики, то попросту становилось грустно. Всё-таки он не отпускал случившегося.
Оба молчали. Не сказать, что их молчание было неловким, наоборот, оно отличалось комфортом, уютом; не казалось, что жизненно необходимо заполнить тишину. Такое молчание и отличает встречи людей родственных от встреч людей далеких, неподходящих друг другу. Но Вика прервала безмолвное общение, она не справилась с мыслями — поступает ли она правильно, должна ли винить себя — и захотела отвлечься:
— Ты мне никогда не рассказываешь, как твои дела. И порой это меня глубоко обижает, хоть я и не показываю этого.
— Прости, — нехотя отозвался Федя.
— Как учеба? Как работа?
— Обычно говорить об этом скучно. Ладно. На филфаке без изменений: читаем, пишем, слушаем. А с журналом… Пока я мелкий работник, материала будет навалом, а денег — не предвидится.
— На квартиру хватает?
— Собирается потихоньку. Давай не об этом, а?
Новые темы появились, только когда забылся этот разговор. Всё было, как прежде: они смеялись и плакали, то вжимались в скамейку, то бегали среди дубов, то, заложив руки за спину, ходили по ближайшим тропинкам и размышляли, то сидели на сочной июньской траве. Молодость. Вечерело, а они всё резвились, смотря только друг другу в глаза и на природу. Их любимый парк был местом, куда не проникала тьма, где ценилось человеческое, откуда не хотелось, но приходилось уходить.
Радовались лету сверчки. В парке осталось человек десять. По широким дорожкам оранжевыми кругами расходился свет фонарей. Вечером летний воздух пьянит ещё сильнее, от него легко кружится голова и по всему телу разливается приятная усталость. Шли они, утомленные, но счастливые, и город их больше не пугал. У подъезда они постояли ещё с полчаса, хотя Федя давно должен был вернуться домой.
Потом, сырой осенью, Вика много думала и сожалела о том, что сказала, но тогда, у подъезда, ей показалось необходимым — неизвестно почему — вернуться к незаконченному диалогу:
— В изданиях никогда, — она замолчала на середине, но скоро продолжила, хоть и тихо, неуверенно, — не было и не будет денег.
На лице Феди изобразились разочарование и бессильная злоба, но он тут же скрыл эмоции за улыбкой. Он кивнул и пошёл к метро. Вика ругалась на себя, провожая уменьшающийся силуэт.
Лестничная клетка утратила обаяние, свежий воздух выветрился или, во всяком случае, изменил своё качество. Вика медленно поднималась. Она не понимала, что произошло: то ли она действительно сказала что-то обидное, то ли Федя сам обиделся, — и обиделся ли. Утомление мешало ей строить версии, догадываться, подозревать, оно притупило чувства; и если ранее в сердце Вики играли обида, вина и желание разузнать правду, то сейчас это утратило над ней власть. Она грустно взглянула на белую ночь, чуть видную из подъездного окна, и вздохнула: «Приятные встречи не должны так неприятно заканчиваться».
Ей хотелось поскорее уснуть — осуществится её желание нескоро. Когда Вика переступила порог и включила свет, в прихожей стояла её мать, опираясь о стену. Она хотела поговорить с дочерью, но, не успев открыть рот, уже вызвала кислую гримасу на лице девушки.
— Я слышала о родителях Петра, — начала мама, ухмыляясь. — Хороший выбор.
— Я не знаю ни его родителей, ни его самого, — разуваясь, говорила Вика. — И я никого не выбирала, он сам увязался.
— Очень хорошо, что увязался! Очень хорошо!
— Мама, — сказала она со злобой, упреком.
— Приличный жених, с деньгами. Интеллекта мало, зато общаться и льстить умеет.
— Он противный, несуразный и пустой, — Вике не хотелось продолжать, и она поспешила в свою комнату.