II
Вика проснулась к полудню. Солнце было так ярко, что проходило в её комнату даже через толстые шторы. Хотя на улице давно зацвёл июль, она порой, особенно по утрам, вспоминала и размышляла о сне, который приснился ещё в первую летнюю ночь. Этим утром мысли об Андрее Филипповиче и жуткой женщине-судье посетили Вику в первую очередь: она даже не успела открыть глаза.
«Неужели моя совесть приняла такой облик? К чему тогда адвокат? Какие чувства воплотились в нём? И вообще, почему именно политические репрессии?» — спрашивала Вика, но ответы капризничали и не хотели ей показываться. Она быстро выучилась отмахивать назойливые воспоминания и сомнения и этим утром вновь применила выученное: вдруг встала с кровати и направилась в ванную, где ничто не отвлекало её от утренних процедур.
Не сказать, что за пол-лета жизнь Вики сильно изменилась: мама по-прежнему нагнетала, в университет приходилось кататься ради языковых курсов, продолжался поиск работы. Если бы не Федя, дни нельзя было бы отличить друг от друга — он спасал её. То на площадь, то в сад, то просто погулять по людным улицам — он всегда находил новые места. Домой Вика его так и не привела, хотя было много возможностей. Петя не отстал, как ожидали его друзья, да и сама Вика, — он часто провожал её до подъезда, но как ни пробовал, не добивался от неё и слова.
В тот день с Викой точно было что-то не то: уведомления она увидела только после обеда. Она сразу открыла диалог с Федей — тот приглашал её в Эрмитаж. Вика, на удивление, последний раз была там лет в шесть, так что отказать она не могла и не хотела. Они должны были встретиться через час, и Вика поспешила в комнату, чтобы выбрать наряд.
На дворцовой площади было человек десять, да и те разбрелись, так что центр города казался совершенно пустым. Федя и Вика оделись прилежно, как школьники, школьники, которые отбились от класса во время экскурсии и теперь украдкой целуются в просторных залах музея. Они оказались удивительно мелки и незначительны, когда подошли к пышно украшенным стенам, смотрящим на Петербург со времен Елизаветы II. Пара быстро оказалась внутри этих стен — в тот день и во дворце было безлюдно.
Вика, раскрыв глаза, ходила по залам первого этажа. Её удивление длилось недолго, но и за это время она успела побывать в античной эпохе, древнейшей Евразии и древнем Египте. Федя не выглядел заинтересованным: он не раз бывал в этих отделах, но терпеливо ходил по ним вновь, чтобы не обидеть Вику. Он спешил на второй и третий этажи, где его, зрителя внимательного, ждали золотые века русской и французской культур. «Там романтизм», — думал он, и мысли его устремлялись наверх.
— Мне наскучило здесь; может, пойдем дальше? — спросила Вика и невольно обрадовала Федю. Он сжал её руку крепче и повел прочь из древнего и древнейшего.
Федя заговорил об идеалах, свободе и любви, и его серо-голубые глаза становились ярче. Его понимание романтизма не заканчивалось Байроном; для него определение этого слова было иным: не просто эпоха, исторический период, направление, а часть человеческой души; да и то, что содержало душу, непременно становилось для него романтизмом. Федя не опережал время — он за ним не поспевал. Живы были для него идеи борьбы за волю, имел он принципы и убеждения, и сам образ романтика, одинокого среди людей, разочарованного, но мятежного, отзывался в нём порывом, желанием найти и восстановить ориентиры, изменить толпу и сделать полезное для людей; мир вокруг Феди был другим, в корне противоположным, но он надеялся…
Вика слушала его и вглядывалась в картины. Ей нравилось, с каким восторгом Федя говорил об искусстве, но сама она не чувствовала и части его восторга. Она не знала, напрягаться ли из-за холодности к высокому или оставить всё как есть; во всяком случае, она пыталась. Они долго ходили по второму этажу, где висели полотна русских художников. Федя подходил почти к каждой картине и обращал внимание на детали, и Вика смотрела, думала, пыталась почувствовать, но ничего не находила; так было до тех пор, пока они не остались у шедевра Айвазовского — «Корабль среди бурного моря».
— А ведь этот корабль, одинокий, разбитый, куда-то идет, к чему-то движется, — патетически начал Федя.
— Только если ко дну, — Вика посмотрела ему в глаза и холодно улыбнулась.
— У тебя всё — ко дну; когда же всплывать?
— Когда возможность представится, — Вика замолчала.
После недолгой паузы Федя предложил пойти к другой картине, но девушка возразила:
— Я не насмотрелась.
— Тебе нравится?
— Возможно, не могу достойно оценить, но образ интересный.