— После войны, думаю, все по-другому видеться будет. Сейчас вот здорово все проступает в каждом человеке — чем кто богат, чем кто нищ, кто способен на подвиг, кто на подлость. Ты присмотрись хорошенько к людям.
— Интересно, слов нет. Только, кажется мне, не совсем ты прав, Слобода. Твоя философия на каждом человеке вроде бы точку ставит. Один такой-сякой, некудышный, и нет у него никаких видов на то, что когда-нибудь лучше станет. Другой просто ангел, перышко в одно место воткни — вспорхнет. Был всегда хорошим, стал еще прекраснее. В жизни все сложнее, по-моему. Любого человека возьми. Того же Устименко. Ты знаешь, я о нем не высокого мнения, но, если с ним подзаняться, горы свернет для общего дела.
— Я об Устименко плохо не думаю.
— Ну ладно, бог с ним, с Устименко. Тарас Тарасыч тебе подойдет? По твоей теории — потерянный человек. На самом деле просто руки у нас не доходят до каждого.
— Сейчас не доходят, но раньше ведь доходили?
— Раньше не все в нем было видно, как сегодня. Тут я не спорю.
— Значит, мы оба правы.
— Хочешь, от твоей теории останется сейчас одно воспоминание?
— Ну?
— Глаза у тебя сегодня грустные, и сам ты скис. Раньше, тем более до войны, ты, наверно, не такой был. Где же твоя теория?
— Демагог ты, Зимовец.
— Опять трещит по всем швам твоя теория — до войны я демагогом не был. Знаешь, кем был Зимовец до Великой Отечественной?
— Кем?
— Голубятником. Если бы ты знал, Слобода, каких голубей гоняли мы с ребятами! Каких голубей!..
— Мраморных гоняли?
— Спрашиваешь!
— А мохноногих?
— Сколько хочешь!
— И турманов?
— По турманам я самым главным специалистом был.
9
Кабинет Строганова, к которому Слободкина срочно вызвали, выглядел сегодня необычно. Всюду — на столе, на подоконниках, на стульях и даже на полу — лежали горы каких-то свертков. Пока парторг заканчивал телефонный разговор, Слободкин успел прочитать на одном из свертков строку, крупно и четко выведенную чьей-то старательной рукой: «Фронт. Славному защитнику Родины».
— Объяснять что-нибудь надо? — положив трубку на рычаг, спросил Слободкина Строганов.
Сергей все еще не мог поверить в то, что выбор пал именно на него.
— Секретарь ваш обкомовский зубами в меня вцепился, отпустите да отпустите фронтовика как нашего общего представителя. Одним словом, собирайтесь, Слободкин. Тем более что с вашими желаниями это, кажется, совпадает?
Строганов подошел к Слободкину поближе, заглянул ему в глаза.
«Совпадает»! Откуда только берутся такие неточные, приблизительные слова? Слободкин готов был навьючить все эти свертки на себя и пешком по весенней распутице шагать до самого фронта. Сейчас же, сию минуту…
— Когда ехать, товарищ Строганов?
— Ехать! Вы плохо знаете своего секретаря. Он с меня еще и самолет стребовал! У вас, говорит, есть там одна «уточка», дайте ее на два денька. Я ему объясняю, «уточка» еле дышит, вот-вот вовсе развалится, он знай свое: дайте, а то не поспеем к празднику.
— К празднику обязательно надо успеть, — сказал Слободкин.
Строганов взял со стола один из свертков, аккуратно развязал бечевку, бережно извлек содержимое.
— Ничего подарочек? С таким не стыдно лететь, по-моему, а?
Парторг разложил перед Слободкиным вышитый кисет, зажигалку, шерстяные носки, теплые варежки.
— С табаком даже? — Слободкин дотронулся до кисета.
— По полпачки в каждом комплекте. Больше не наскребли. А зажигалка — с кремнем и бензином. На полном ходу. Попробуйте.
Слободкин взял зажигалку, слегка повернул большим пальцем ребристое колесико. Синий стебелек пламени поднялся высоко и уверенно.
— А носки шерстяные, зимние… — сказал Слободкин и задумался. — Подарок с намеком получается. Воевать, мол, вам еще, братцы, и воевать…
— Ну что ж, если в этом кто-то и намек усмотрит, то намек в общем здравый. Я так смотрю. А вы?
— Конца не видно еще.
— В том-то и дело. Мы с вами реалисты, Слободкин. Вам сколько лет?
— Двадцать, — сказал Слободкин. — Скоро будет.
— В сыновья мне годитесь, я совсем старик перед вами. И по-стариковски могу еще добавить насчет носков, а заодно и насчет варежек — пар костей не ломит. А вы все-таки не ответили на мой вопрос: не стыдно с таким подарком явиться к празднику?
— Хороший подарок.
— Ну, тогда ни пуха! Но учтите, Слободкин, поручение не только почетное — опасное. Нас с вами он бомбить перестал потому, что все силы туда бросает. В воздухе просто хозяйничает.