Какой же сон видел Слободкин? И видел ли вообще?.. Шагая вдоль давно проснувшихся танков и копошившихся вокруг них людей, он пробовал восстановить в памяти подробности предутренних «шестидесяти минут».
Не то во сне, не то наяву пригрезилась сегодня мама. Читал письмо, написанное ее рукой. Все будто бы по-прежнему хорошо у нее, все в полном порядке, только как бы она ни старалась, — из каждой строки сочится тоска и холодная капля, как слеза по щеке, ползет и ползет по стенке холодного чайника…
Явилась к нему из своей неизвестности Ина. В солдатском ватнике, в сапогах, в ушанке. Идет по весенней земле, тоже вдоль выстроившихся танков, только еще более мощных, каких он, Слободкин, даже не видел, а на руках у нее варежки. Такие же, как те, что привез он подшефным с завода. Шерстяные, крупной вязки, значит, воевать ей еще долго — вместе со всеми. Подошла к нему, сняла варежку, протянула руку, обожгла до боли знакомым и уже незнакомым теплом — будто поздоровалась и простилась одновременно. И исчезла. Скрылась в сутолоке машин и людей, в тяжелом громе гусениц и моторов. Попробовал побежать, настигнуть — все напрасно. Только кусочек тепла на ладони остался от этого прикосновения. А навстречу — ребята из десанта. В таких же ушанках и ватниках. В таких же варежках. «Привет, Слобода! Воротился? Наконец-то! Ну, давай топай за нами…» И эти исчезли. Ничего не осталось от удивительного видения.
…Слободкин шагал от танка к танку, от одной группы танкистов к другой. С одними покурит, с другими словцом перебросится, на третьих просто посмотрит — какие они все ладные, крепкие, какие статные в своих доспехах! Так бы и не расставался с ними. Но, откуда ни возьмись, появился летчик, красноречиво поднял рукав комбинезона над часами. Слободкин давно уже заметил, что летчики самый беспокойный народ. Позже всех ложатся, раньше всех встают и вечно, вечно торопятся. В бригаде, бывало, во время прыжков вместе с рассветом на аэродром прикатишь — летчики уже на местах, все до единого. И еще подшучивают над парашютистами: «Опять до трех часов утра храпака задавали, а ходят, как сонные мухи!» Вот и этот:
— Отоспался? Выходи строиться!
— Неужто пора? — Слободкин глянул на свои часы. — Четверть шестого только!
— Вот именно — шестого! Проспали все на свете! Скажи еще спасибо, что день нынче ненастный.
Слободкин не понял, кого и за что надо благодарить в связи с тем, что погода испортилась. Послушно поплелся за летчиком, внимательно посматривавшим на низкое серое небо.
С одного из танков к ним спрыгнул вчерашний командир:
— До дому?
— До хаты, — ответил летчик.
— На кого ж вы нас покидаете?
— Вас тут вон сколько, гвардейцев. Один к одному орлы! — летчик засмеялся.
— А ты что молчишь? — обратился к Слободкину командир. — Не жалко покидать такое войско? Говори, только честно, не жалко?
Слободкин поглядел на командира, потом на летчика.
— Вы у меня кадры не сманивайте, — запротестовал летчик, — мне за него там секир башка сделают. Я старший.
— Старший тут я, — командир потрогал свои нашивки. — Но дело не в званиях. Будь я и рядовым из рядовых, все равно и под присягой сказал бы одно: неохота Сергею лететь обратно. По глазам вижу, неохота!
— Вы психолог, товарищ командир, — неохота, — усмехнулся летчик.
— Он сам за себя ответит, не мешайте.
— Конечно, всяк за себя, — согласился летчик.
— Мы с ним тезки, — объяснил Слободкин.
— А, вот оно что! Ну, тогда оставайтесь оба, у нас тут житуха вон какая — шефы ездят, подарки возят…
— Кто ж возить будет, если все шефы на фронт уйдут? — спросил летчик.
— Ну, смотрите, мое дело пригласить, я хозяин.
— А наше — вовремя по домам: мы гости.
Они поговорили так еще несколько минут — полушутя, полусерьезно. Им в самом деле не хотелось расставаться.
— А то давай, — еще раз обратился к Слободкину командир. — Для начала пристроим тебя в мастерскую: главным по заклепкам.
— Заклепками он вот как сыт, — ответил за Слободкина летчик. — Ему надо лететь.
— Ну, летите, летите, хлопцы. Только погода нынче нелетная.