Часто вспоминал я на этом одиноком маяке крышу крымской дачи, и на душе у меня становилось тепло и радостно. Я мечтал после войны обязательно приехать в знакомые места, отыскать дорогую теперь моему сердцу «Медузу», поговорить с Переверзевым, но война затягивалась, и мимо маяка все шли и шли караваны судов с пробитыми фальшбортами, обгоревшими палубами, снесенными напрочь мачтами, и лучшей музыкой в мире были для них летящие с маяка слова:
— Путь открыт. Следуйте своим курсом…
Редкий караван проходил мимо маяка молча. Хоть два-три слова, а скажет нам через своего сигнальщика:
— Спасибо, ребята, за службу!
А однажды между нашим маяком и одним караваном произошел такой разговор:
— Путь открыт, следуйте своим курсом.
— Спасибо. Жму лапу «Золотому якорю»!
— Переверзев?.. Здравствуй, дружище! Как ты меня узнал, Переверзев?..
— Такого чистого «эр» я не слышал еще никогда на свете. Поздравляю. Сегодня же сообщу Переверзеву. Гусев.
Через день на маяк пришла адресованная мне телеграмма: «Прими и мои поздравления. Теперь совсем толково работаешь. Бывай здоров. Переверзев».
И опять разошлись наши жизненные пути. Надолго ли? Не знаю. Знаю только, что Гусев с Переверзевым могут объявиться в любую минуту, на любом корабле, поэтому я, хоть и считаюсь опытным сигнальщиком, каждый день занимаюсь «морзянкой», увеличиваю скорость передач, тщательно отрабатываю каждый знак, каждую буковку, чтобы всегда без запинки можно было сказать своим знакомым и незнакомым друзьям на языке Морзе:
— Путь открыт. Следуйте своим курсом!
СОЛДАТСКАЯ ЛОЖКА
Обыкновенная алюминиевая ложка. Я нашел ее под Харьковом, в выжженной огнем и солнцем степи осенью сорок первого.
Прижал нас немец возле одной деревни, двое суток головы поднять не давал. Зарылись мы в землю, лежим, думаем: должны же когда-то кончиться эти чертовы мины! А он садит и садит из-за леса, ни тебе отдыха, ни срока.
— Зарывайся глубже, ребята! — командует взводный. — Я его норов знаю.
Стали мы глубже копать, а взводный подбадривает:
— Лопата, она чего? Шанцевый инструмент. Стало быть, солдату шанец есть живому остаться. Копай веселей, кому жизнь не надоела.
Копаем, а сами думаем: кому ж от мины-дуры подыхать охота? А тут еще шанец!..
Стал и я рыть вместе с другими. Дело к ночи идет, а мы знай вгрызаемся в заклекшую землю. Немец между тем не унимается.
— Неправда, к утру поистратится, — пошучивает взводный. — Мины, они чего? Им тоже конец приходит.
Но конца тем минам не было. И утром мины, и вечером, а к ночи совсем невтерпеж стало.
Пришлось отходить, как говорится, на заранее приготовленные позиции. Сперва по-пластунски ползли, потом в рост поднялись. Аж до Малых дорог довелось топать. Но и там, на «заранее приготовленных», передышки нам тоже не было. Пришли мы к Малым, а он тут как тут. Из-за каждого облака «юнкерс» кидается.
Если просто сказать, что хватили мы горя под Малыми дорогами, — значит ничего не сказать. Живого места на земле той не было. Здесь уж даже и окопаться не успели, — рухнули с разбегу в канавы да лужи, а он давай ровнять землю-матушку.
— Немец, он во всем порядок любит, — не падает духом взводный. — Подровняет малость, уймется!
Если бы не командирская шутка, мы бы, наверно, совсем приуныли. Взводный, видимо, чувствовал это, и сквозь грохот боя все время слышался его голос:
— Не боись, ребята! Целься точно в мотор, скоро всем им капут гемахт, всем «юнкерсам»! Ловчее всего со спины стрелять. Вот так!
Лег и я, как приказал мне взводный, на спину, чтобы удобнее было, а между лопаток и вонзилась мне железяка какая-то. Перевертываюсь: ложка! Самая обыкновенная, солдатская. И слышу над самым ухом опять голос взводного:
— Не зевай, подымай, пригодится!
Глянул я на него искоса, а он:
— К обеду так просто незаменимая вещь!..
Очнулся я в медсанбате. Пошарил глазом вокруг, вижу — ложка со мной. Возле самых носилок на травку кем-то положена. Ну, думаю, жив-здоров! Кому же в голову придет мысль ложку таскать за человеком ненадежным. Видно, числюсь еще у какого-то старшины в списках.
Взял я ложку, поднес к глазам поближе и только тут заметил, что она совсем не простая. Чья-то ловкая рука четко выгравировала по белому ее алюминию украинский национальный орнамент, а рядом с затейливой вязью врезаны в металл слова.
Вчитываюсь — названия городов!
Л ь в о в.
Т е р н о п о л ь.