Самообслуживание лагерей — третья причина их однообразия. Оно является двойным: хозяйственным и административным. В смысле хозяйственном лагери должны не только сами существовать на доходы от труда заключенных, но еще и приносить «чистую прибыль». Их административное самообслуживание в том, что почти весь аппарат управления, надзора и хозяйственного руководства составляется из заключенных- Задачи, которые поставлены перед лагерями (вторая и третья), личные качества тех заключенных, из которых вербуются руководящие круги администрации и надзора (обычно чекисты, наказанные за преступления по должности и часто за превышение власти), естественная боязнь правящих попасть самим на тяжелые работы и на них погибнуть, наконец, полное, абсолютно-полное бесправие заключенных — все это ведет к однообразно-страшной внутренней жизни во всех лагерях.
Близкое сходство всех лагерей увеличивает значительность книги: повествуя о СЛОНе, она одновременно рассказывает и об остальных лагерях; объектом внимания ее является жизнь, вернее смерть заключенных в о в с е х лагерях России.
О лагерях принудительных работ на севере Европейской России писалось не раз. Первое известие о них было опубликовано в ноябре 1923 года в «Революционной России» № 31 и, затем, перепечатано в книге С. П. Мельгунова «Красный террор>. С тех пор в русской зарубежной, печати разных направлений было много корреспонденции о них. Особенностью всех их было — чрезвычайная краткость и бедность фактическим материалом. Печать случайности неизменно лежала на них. Брошюры и книги появились лишь в 1931 году. Фактического материала в них было, конечно, значительно больше, чем в кратких сообщениях случайных корреспондентов. В особенности это приложимо к брошюре «Соловецька каторга». Однако и брошюра была лишь сборником разрозненных воспоминаний рядовых заключенных, потом бежавших из СЛОНа. Все авторы воспоминаний — крестьяне южной России, впервые в своей жизни взявшиеся за перо. Уже по этому одному многого они дать не могли. Наконец брошюра испорчена отвратительной тенденцией представить «соловецьку каторгу», как место исключительно и специально предназначенное «моськовьской та жидiвской владой» для уничтожения «украинцев». Мелкое политиканство погубило большой политический смысл брошюры... Книга генерала Зайцева лишена конечно, этой тенденции. Она написана в тонах объективности и пропитана стремлением автора быть мелочно правдивым. Роковым недостатком ее является ограниченный круг наблюдений автора, его слабые изобразительные способности и отклонение от фактов в сторону общих рассуждений, в которых автор тоже не силен. Самое же важное — наблюдения и собственные переживания автора, относятся к далекому в истории СЛОНа периоду 1925—1927 гг., когда современный СЛОН был еще в зародыше. «В начале 1928 г., пишет автор, «общее число заключенных во всех отделениях Соловецкого лагеря (Соловки, Кемь, Вишера) простиралось до 30.000 человек». Теперь, как мы знаем, эта цифра увеличилась в 22 раза; соответственно изменилась жизнь в лагерях смерти и выросли ее ужасы. Работа И. М. Зайцева уже устарела.
Книга Киселева значительно выше всех своих предшественников, — она современнее, систематичнее, ее фактический материал богаче, изложение живее. Богатством фактического материала автор обязан своему положению в СЛОНе: он находился как бы на наблюдательной вышке; все остальные, писавшие о СЛОНе, стояли на земле. Естественно, Киселев больше видел и больше мог рассказать.
* * *
Автор настоящей книги — Николай Игнатьевич Киселев принадлежит к «третьей эмиграции». Как вся она, он — недавний «совработник», но, в отличие от большинства ее, он не пассивный «невозвращенец», а «активный» эмигрант: в последнего он превратился, нелегально перейдя 21 июня 1930 г. границу и очутившись в Финляндии. О своей предшествующей службе он рассказал в писанной автобиографий, из которой мы заимствуем приводимые ниже сведения о нем.
В период гражданской войны, Киселев служил добровольцем в 1-м конном полку имени генерала Алексеева. При эвакуации Новороссийска был брошен своей частью в госпитале, в котором лежал после ранения ноги. Так оказался он во власти 22-й советской дивизии, занявшей Новороссийск. Спасая жизнь, объявил себя красноармейцем, отбившимся от части (2-го Кубанского революционного баталиона) Карповым. Под этой фамилией ему удалось устроиться делопроизводителем культурно-просветительной части в политическом отделе дивизии; под ней он жил и во все последующие годы до перехода русско-финской границы...
Дальнейшая служба Киселева протекала в Особом Отделе той же 22 дивизии, затем в Чрезвычайных Комиссиях разных городов Северного Кавказа. Во всех них он был начальником Секретных Отделов, ведших борьбу с антисоветскими партиями и духовенством. В 1924 г. ему удалось уйти со службы, но не прошло и месяца, как он был вызван Административно-Организационным отделом ОГПУ и, после недолгого разговора, был снова водворен на прежнюю «работу». В 1927 г., после одной ревизии, обследовавшей деятельность сотрудников ОГПУ; он был обвинен в «халатности» и отправлен в наказание на службу в Управление СЛОНа. Там он служил в течение трех с половиной лет в Инспекционно—Информационно— Следственном Отделе (ИСО) и в штабах Военизированной Охраны Лагерей. «Бежал я за границу» пишет автор, «не потому, что мне у большевиков жилось материально плохо, и не для того, чтобы за границей найти материально лучшую жизнь... бежал я и не потому, что крысы всегда бегут с гибнущего корабля: советский корабль довольно крепок и тонуть он пока-что не собирается; наоборот, он ежечасно готовится к тому, чтобы топить корабли капиталистической конструкции... Я бежал за границу, чтобы целиком отдать свою оставшуюся жизнь, знания и опыт на дело освобождения России от большевиков».
Настоящая книга представляется автору его первым вкладом в эту борьбу.
Книга Киселева, превосходя все, до сих пор написанное о лагерях смерти, не свободна, однако, от ошибок — порою весьма грубых.
Мы уже указали, что автор ошибочно относит лагерь в Алма Ата к СЛОНу. В его рукописи мы обнаружили затем ряд противоречивых цифр о СЛОНе и должны были совершенно удалить их. При выяснении причин, породивших «невязки» в цифрах, мы установили, что в рукопись цифры были внесены не по записям автора, вынесенным из России, а по памяти. Это обстоятельство заставляет нас рекомендовать читателю не принимать оставшиеся в книге цифры — как совершенно точные. Память явно изменяет автору и в ряде других важных случаев. Сюда относятся данные автора об уроке заключенного при лесозаготовительных работах. Он определяет урок в 35 деревьев на одного заключенного в день. Эта норма физически не выполнима. В показаниях крестьян южной России (в брошюре «Соловецька каторга») она выражается в 34 дерева в день на трех человек; генерал Зайцев в своей книге «Соловки» указывает 13 деревьев, как ежедневный урок одного заключенного. По-видимому, правильной следует считать норму, единогласно названную несколькими крестьянами южной России: 34 дерева в день на трех человек (срубить, очистить от сучьев и коры и разрезать на куски установленной длины)... Кажется ошибается автор, говоря о четырех категориях заключенных по их трудоспособности: печатные источники и наши личные расспросы говорят о т р е х категориях (1, неспособные ни к какой работе, 2. неспособные к физической работе, 3. пригодные для всех работ). При личных расспросах автор настаивал на существовании четырех категорий, но был не в состоянии указать какие же лица относятся к первой категории; не указывает он этого и в своей книге. Сомнение вызывает и количество хлеба выдаваемое заключенному на лесных работах; по автору, оно равняется одному килограмму в день, все остальные источники показывают или два фунта, или 800 rpaмм, т. е. величины совпадающие.