— Я слышал, у вас какие-то нелады с эскадронным командиром. Это правда, корнет?
— Да. — Она была готова к таком разговору. — Мы повздорили. Причиной, право же, был пустяк, и я сожалею, что погорячился.
— Вы согласны пойти на мировую? При мне пожать майору руку в знак прекращения всяких споров и обид?
— Да, конечно.
Майор Станкович, который слушал весь этот разговор, стоя в другой комнате, только покачал головой. Его царица держалась с полным самообладанием. Даже голос не дрогнул. Он решительно вышел в горницу и остановился напротив Надежды. Она отвела глаза, но внешне осталась спокойной.
— Нечаянно, Александров, я обидел вас, — сказал майор. — Хочу в присутствии полкового командира принести вам свои извинения. Желал бы знать, что наша совместная служба в эскадроне нисколько не пострадает...
Они обменялись рукопожатием, во время которого Станкович незаметно стиснул её ладонь. Полковник Клебек с умилением наблюдал за ними.
— Я рад, господа, что ваша ссора теперь улажена. Наш полк известен своей сплочённостью и дружбой офицеров, — начал он и далее прочёл им целую лекцию о том, как надо ценить и лелеять полковую дружбу, которая есть залог боевого товарищества и взаимовыручки.
Вместе со Станковичем Надежда вышла в прихожую. Здесь он молча взял её руку и поцеловал, потом галантно — хорошо, что Клебек этого не видел, — подал ей шинель и открыл перед нею дверь, как даму, пропуская её вперёд.
«Нет, эта игра ему не по силам, — думала Надежда, глядя на своего эскадронного командира, садящегося в кибитку. — Он не сможет относиться ко мне как прежде. Он никогда не забудет того, что было между нами. Он действительно без ума влюблён...»
— Хорошего отпуска, корнет! — весело крикнул ей Станкович из отъезжающей кибитки. — Возвращайтесь поскорее к вашему взводу. Мы все будем вас ждать!
— Слушаюсь, господин майор! — Она приложила руку к своей чёрной треугольной шляпе с золотой петлицей.
Тяжёлые мысли и плохие предчувствия терзали её всю дорогу от Кременца до Санкт-Петербурга. Прибытие в столицу, встреча с дядей, разговоры о Ване, о здоровье её отца и жизни Дуровых в Сарапуле также не дали ей никакого успокоения. Потому, отложив свидание с сыном на несколько дней, она пришла к особняку генерала Засса на Английской набережной и передала с лакеем свою визитную карточку для Александры Фёдоровны. Больше ей не с кем было посоветоваться.
— Что-то вы совсем невеселы, мой друг. — Генеральша усадила гостя на диван. — Ну-ка расскажите мне о вашей гусарской жизни.
Надежда вздохнула:
— Вы были правы в тот раз. В меня влюбилась юная дочь эскадронного командира. Она во всём призналась родителям. Подполковник предложил мне жениться на его дочери...
— Как интересно! — воскликнула Александра Фёдоровна и позвонила в колокольчик, чтобы лакей принёс им кофе. — Что же вы ответили этим милым людям?
— Что должен просить разрешения на брак у своего батюшки.
— Вполне приемлемое объяснение. Тем более что ваш отец такого разрешения никогда не даст.
— Да. Но это им очень не понравилось, и у меня начались всякие неприятности по службе...
— Терпите, дорогой корнет.
— Вытерпеть можно многое. — Надежда взяла чашку кофе у слуги и стала размешивать в ней сахар. — Однако самое плохое, что я... Что я сама увлеклась одним офицером из нашего полка.
— Вы увлеклись? — недоверчиво спросила госпожа Засс.
— А он подстроил мне хитрую ловушку, и я поневоле призналась ему, что я — женщина и даже... даже... — Надежда покраснела как маков цвет, потупилась и замолчала.
— Вы отдались ему? — Генеральша схватила её за руку своими тонкими пальцами.
— Да, — ответила Надежда, не поднимая головы.
— Великолепно! Просто великолепно! — В голосе Александры Фёдоровны было столько торжества и ликования, что Надежда посмотрела на неё в немом удивлении. — Поздравляю! — продолжала госпожа Засс, не обратив никакого внимания на этот взгляд. — Наконец-то я слышу слова настоящей женщины, а не того существа среднего рода, в которое вознамерился вас превратить наш обожаемый монарх!
— Простите, но я не совсем понимаю... — осторожно начала Надежда.
Генеральша перебила её:
— Александр Павлович великодушен, щедр, полон прекрасных замыслов, но он... романтик! Он думает, будто бремя страстей человеческих — лёгкая ноша и их можно подчинить приказу. Будто можно приказать бутону розы: «Не расцветай!» — и тот, повинуясь силе слова государева, не расцветёт. Но увы! Кругом — весна, солнце, тёплые дожди и ласковые ветры... Или вы, мой друг, полагали, что сотворены из металла, как ваша сабля?