Но ей никак нельзя было оставаться у Суворова. В череде пышных увеселений в городе Дубно Надежда чувствовала, что её отношения с молодым генералом стремительно приближаются к роковой черте. Знаток женской красоты и женщин, он уже не раз смотрел на неё слишком пристально, и в этих его взглядах ей чудился немой вопрос. Ответ на лестное приглашение был предопределён. Только от этого ей почему-то стало очень грустно.
— Не хочу притворяться, ваше сиятельство, — ответила она. — Ваши слова верны. Однако посудите, что ждёт меня у вас в штабе. По малости чина моего и по молодости лет буду я у всех на побегушках. А во взводе я сам себе голова и знаю, за что отвечать.
— Значит, в штаб не пойдёте?
— Нет.
Суворов подошёл к ней, и на лице его она увидела неподдельное сожаление.
— Как знаете, корнет. Но вы мне приглянулись. Хотя о ваших странностях тут говорят немало.
— Что делать, ваше сиятельство, — спокойно ответила она. — Пусть говорят...
— Мой великий отец также подбирал себе людей неординарных, и все смеялись над ним, — вдруг сказал молодой генерал. — Взять хотя бы того же Ставракова. Сейчас, говорят, он вышел в полковники. Или адъютанта моего отца капитана Тищенко. Они ему служили верой и правдой, он мог на них положиться... Как мало, в сущности, осталось в наше время по-настоящему преданных людей...
— Да, ваше сиятельство, — подтвердила она.
— Ладно. — Он согнал с лица печальную усмешку. — Езжайте в отпуск. Может, потом и передумаете. А пока вот мой подарок...
Суворов шагнул к подставке, где стояли его чубуки, выбрал из них самый дорогой и красивый — с янтарём — и протянул ей.
Надежда сказала, что не курит. Молодой генерал лишь потрепал её по плечу: «Зато теперь научитесь. Что за офицер без трубки!» — и так, с чубуком в руках, проводил юного гусара до дверей кабинета.
Потом она действительно научилась курить, ибо замечание князя Италийского, графа Рымникского было совершенно справедливым, в эскадроне майора Павлищева курили все. Но его трубку она никогда не трогала, хранила как память. В её офицерской коллекции было несколько трубок: из пенки, корня вереска, вишни, груши, можжевельника, потому что одну трубку нельзя курить чаще двух раз в день. Табак для курения Надежда покупала наиболее мягкий и душистый.
7. СВИДАНИЕ С СЫНОМ
Я поехала одна на перекладных, взяв
с собою в товарищи одну только саблю
свою, и более ничего. Станционные
смотрители, считая меня незрелым юношей,
делали много затруднений в пути моём;
не давали мне лошадей часов по шести для
того, чтобы я что-нибудь потребовала — обед,
чай или кофе; тогда являлись и лошади.
Счёт подавался, сопровождаемый этими
словами: «С прогонами вот столько-то следует
получить с вас!
Путь Надежды от Дубно до Петербурга занял одиннадцать дней. Единственным её развлечением по дороге были конфликты со станционными смотрителями. Она ехала к сыну после двух лет разлуки, и малейшие задержки приводили её в бешенство. Племя хитрецов и вымогателей, обосновавшееся на российских дорогах, желало не только отнять у неё время от свидания с сыном, но и облегчить кошелёк, в котором звенели серебряные рубли на подарки и развлечения с дорогим её сердцу Ванечкой. Потому она иногда была готова изрубить все в куски своей гусарской саблей, а иногда — платила безропотно, лишь бы ехать, ехать и ехать.
Остановиться в Петербурге она предполагала у дяди Николая, младшего брата её отца, сыгравшего немалую роль в подаче того злополучного прошения Александру I. Адрес его она знала. Не знала только, как дядя воспримет её неожиданное появление в столице.
В Петербурге она взяла извозчика до Сенной площади и скоро очутилась около трёхэтажного дома, выкрашенного охрой, с окнами, выходящими на Каменный рынок. Дверь ей открыла старая служанка и пропустила в темноватую прихожую без особых расспросов. Николай Васильевич, услышав голоса, вышел к гостю сам:
— Кого угодно вам видеть, господин офицер?
Надежда, не говоря ни слова, поставила на пол свой саквояж, сняла чёрную шляпу-треуголку и продолжала смотреть на своего родственника.
— Не может быть... — забормотал он. — Не может быть... Надежда? Надя? Ты ли это?