Суворова Иван Васильевич видел ещё раз в Польше в 1794 году. Мариупольцы ходили на штурм предместья Варшавы под названием Прага в октябре. Там была страшная резня. Русские отомстили польским повстанцам за вероломное нападение 9 апреля 1794 года. Тогда поляки за одно утро перебили на улицах Варшавы почти восемьсот российских солдат и офицеров, которые не могли оказать им настоящего сопротивления, так как вышли из церкви после богослужения и были безоружными.
Но больше всего за столом вспоминали поход в Австрию в 1805 году и сражение под Аустерлицем. Сумрачный и туманный день 20 ноября закончился для мариупольских гусар, находящихся в отряде князя Багратиона, отступлением к деревне Раусниц под жестоким огнём французской артиллерии.
О том, что при этом по приказу Багратиона войска бросили свои обозы, стоявшие на Ольмюцкой дороге, собравшимся поведал ротмистр Станкович. Он с полуэскадроном гусар был отправлен от полка на их прикрытие. Хорошо, что солдаты успели зарядить карабины и пистолеты и сидели в сёдлах, взяв ружья на бедро. Только потому они смогли отбиться от драгун из корпуса маршала Ланна, внезапно появившихся на дороге, и ускакать к своим, потеряв всего трёх человек.
Неторопливый рассказ ротмистра никто не прерывал. Голос Станковича звучал глухо. Сам он был хмур и мрачен, казался погруженным в свои мысли. Но с праздника не уехал до конца, потому что сидеть одному в опустевшем доме было ему очень тяжело. Надежда подошла к ротмистру со словами соболезнования. Он пожал ей руку с печальной улыбкой и сказал, что ценит дружеское участие корнета хотя бы из-за того, что покойная жена его всегда хвалила молодого офицера...
Большой снег выпал 6 января, а в ночь на 7-е ударили морозы. Утром Надежда поехала от Павлищевых к себе в Свидники и по дороге сильно замёрзла, несмотря на то что была в зимнем кивере с суконными наушниками и назатыльником, в толстом шерстяном шарфе и шинели на меху. 8-го января холода усилились. Надежда решила не ездить на Крещение в Голобы, хотя и обещала Лизе разучить с ней новую французскую песенку. Морозы трещали девять дней и привели к полной остановке армейской жизни. Лошадей не брали даже на проездки под попоной, гусары сидели по деревенским хатам, кутаясь в свои суконные плащи. Старожилы здешних мест говорили, что не помнят таких холодов с самого 1796 года, когда умерла государыня Екатерина II.
Выходя из дома поутру минут на тридцать — сорок вместо обычной полуторачасовой прогулки, Надежда озирала белые пустынные поля, заиндевелые деревья и утонувшие в снегу хаты. Она удивлялась безмолвию и неподвижности этого мира, будто промерзшего насквозь. Она думала, что 1809 год начинается как-то уж слишком медленно и тихо, не обещая никаких перемен. А она ждала их. Она привыкла к переменам. Но лишь сейчас, обходя с проверкой крестьянские дома, где были на постое её солдаты, гуляя по оледеневшим дорожкам, присыпанным золой, сбивая тростью верхушки сугробов, Надежда начинала понимать, что перемены больше не нужны.
Ей шёл двадцать шестой год.
Мечта осуществилась. Она все расставила в своей жизни по местам ещё раз, исходя из вновь открывшихся обстоятельств. Теперь ей оставалось привыкать к этим новым декорациям, обживаться в них, как актёру на сцене после премьеры своего спектакля.
В Свидниках перед ней тянулись в струнку гусары и с поклонами ломали шапки мужики, потому что она — командир. Нарочный из штаба привозил ей пакет, и из него выпадало письмо дяди Николая с каракульками Ванечки, потому что она — вежливая племянница и заботливая мать, вырвавшая своего сына из тины провинциальной жизни ради блестящего столичного образования. Подполковник Павлищев, осмотрев её взвод, благодарил за службу, потому что она дело своё знает и потому что у неё есть покровитель — командир дивизии генерал-лейтенант Суворов. Шеф полка барон Меллер-Закомельский при встрече вежливо спрашивал её о трудностях, потому что она — в переписке с государем и военным министром графом Аракчеевым...
На Благовещенье полковой командир полковник Парадовский дал традиционный весенний бал, где присутствовали все мариупольцы и полковые дамы. Но уже не корнет Александров являлся здесь предметом обсуждения. С ним всё было ясно. Он не делал долгов, не кутил с друзьями, не волочился за женщинами, а сидел тихо со своим взводом в деревне, стараясь поменьше попадаться на глаза. Зато недавнее происшествие со штабс-ротмистром Николаевым взволновало общество чрезвычайно. Он тайком увёз излома девицу Войцеховскую, католического вероисповедания, и обвенчался с ней. А старший брат этой девицы послал ему вызов на дуэль. Чем все кончится, в Мариупольском полку не знал никто, но варианты этого исхода обсуждались живо.