Вернувшись в лагерь, гусары узнали, что первый и второй взводы их эскадрона вместе с подполковником Павлищевым отправлены в Киев в качестве конвоя для большой партии поляков, взятых с оружием у притока реки Стырь. Это означало, что четвёртый взвод снова идёт на патрулирование не через три недели, как планировалось вначале, а через одну и надо готовиться к трудному походу. За делами и хлопотами Надежда совершенно упустила из виду, что её конфиденциальный разговор с командиром может иметь продолжение.
На манёврах с ней случилась большая неприятность. Молодая и плохо обученная лошадь, которую она была вынуждена взять вместо своего Алмаза, во время учебной атаки выбросила её из седла. Упав на землю, Надежда потеряла сознание и очутилась буквально на волосок от разоблачения. Испуганные однополчане решили раздеть корнета Александрова, чтобы привести его в чувство, и одновременно вызвали полкового лекаря Любарского.
Благодаря какому-то чуду она пришла в себя, почувствовав чужие руки у воротника мундира. Лекарь уже открывал свой чемоданчик с медикаментами, когда Надежда поднялась и сказала, что она — в полном порядке. Любарский всё же предложил корнету поехать в лазарет для осмотра. От одной мысли, что ей придётся снимать рубашку перед этим молодым человеком, боль мгновенно улетучилась. Надежда на глазах у всех уверенно села в седло и поехала к своему взводу.
Вечером её вызвал к себе подполковник Павлищев. Командир эскадрона был суров и непреклонен:
— Вы, корнет, сегодня при общей атаке позволили себе упасть с лошади.
— Никак нет, господин подполковник! Это лошадь выбила меня из седла...
— А я говорю, вы упали с лошади! Стыд-позор для гусарского офицера. Запомните, что гусар может упасть только вместе с лошадью, но никогда — с неё. Вы, вероятно, не умеете ездить верхом.
— Я не умею?! — Надежда в изумлении воззрилась на Ивана Васильевича: он ли говорит это.
— Да, вы! — Павлищев повысил голос и отвернулся от неё. — Я снимаю вас с командования взводом.
— Меня? За что? — Голос у неё дрогнул, но она продолжала стоять перед ним по стойке «смирно».
— Временно. — Подполковник вроде бы сжалился над молодым офицером. — Вы сейчас поедете в запасной эскадрон и там будете учиться верховой езде. Три недели — без седла, на одной попонке! Я проверю. И подумайте над своим поведением...
В последней фразе, сказанной крайне раздражённым тоном, Надежде послышались и угроза и намёк. Если корнет Александров согласится быть мужем Елизаветы, то благосклонность командира вернётся к нему. Тогда все они вновь будут служить вместе чинно-благородно, как служили, и жить большой дружной семьёй, как жили до сего печального случая. Ещё раз Надежда пожалела о теперь утраченном для неё уютном и ласковом мире семьи Павлищевых. Она уже давно думала, что суждено ей скитаться по свету, точно листку, сорванному с дерева вихрем. Нигде нет ему пристанища, нигде нет ему опоры. Сам себе он защитник и друг...
Через четыре дня она в полной парадной форме, как это положено при представлении новому начальнику, стояла перед командиром запасного эскадрона майором Станковичем. Он читал письмо подполковника Павлищева, в котором описывался проступок корнета Александрова и методы его исправления: учить — как неопытного рекрута и спуску ни в коем случае не давать. Майор был удивлён:
— А что произошло, корнет?
— На учениях я упал с лошади.
— Да, это здесь написано. Но я спрашиваю, что произошло с Иваном Васильевичем. Он так был расположен к вам и всегда говорил мне, что более примерного и разумного молодого человека, чем вы, не встречал.
— Не могу знать, ваше высокоблагородие! — Надежда щёлкнула каблуками и с отчуждённым видом перевела взгляд в окно.
— Да бросьте вы это, Александров! — Станкович поморщился. — Не хотите говорить правду, и не надо. Снимайте ментик, лядунку, портупею. Выбирайте себе хлыст по руке, и пойдём в манеж. Там как раз полковой берейтор Вихман разминает мою кобылу. Вот и посмотрим, что вы умеете делать, а что — нет...
Собственная строевая лошадь майора Станковича, серая Артемида, была очень хороша. Пропорционального телосложения, с явным прилитием арабской крови, понятливая и чуткая, она казалась творением, самой природой предназначенным для занятий в высшей школе верховой езды господина дела Гериньера. Надежда сделала всего несколько кругов шагом, рысью и манежным галопом и поняла, что у неё под седлом — животное, выезженное почти идеально.