— Давай! Готово — птичка в клетке!
Шофер пустил машину, и она помчалась вслед закрытому автомобилю, держась поодаль...
— Не нажимай, товарищ Леонтий, — бросил Стасик шоферу, — я условился с ним, как ехать и где нагоним...
Матрос опять тихо коснулся колена Стасика и сказал на ломанном русском языке:
— А если он ему сказаль другой дорогами?..
— Ты прав, товарищ Макарони.
— Капрони, — поправил матрос...
— Я шучу. Ты прав, Капрони. Не упускай его из виду, Леня.
Следуя за закрытым автомобилем, мотор с погашенными огнями повторял все его повороты, то ускоряя, то замедляя бег.
Мелькнули и остались позади круглые Крестовские башни. Серым полотном в предрассветном сумраке легло среди лугов, поселков, огородов, перелесков, фабрик пыльное и тряское шоссе.
Трое на задней скамейке замолчали. Матрос зорко смотрел вперед. Стасик не оглядывался.
— Остановись, — сказал матрос.
— Стоп! — приказал Стасик шоферу.
Марк увидел, что все четверо вынули из карманов черные маски. Он оглянулся на шофера и увидал, что он тоже в маске. Марк торопливо достал и начал прилаживать свою маску, — пальцы его плохо слушались. Стасик, помогая ему, весело прошептал в ухо:
— Эх, ты, вислоухий!
Издали донесся звук выстрела. Обернувшись назад, Марк увидал, что вдали от того автомобиля бежит в сторону человек, а около машины стоит другой, он-то, должно быть, и стрелял вслед убегающему...
— Дознался. Вали! Он его убьет, — крикнул Стасик.
— Нет. В кусты удрал...
Мотор рванулся вперед, осветив далеко впереди дорогу прожекторами.
Марк увидел, что у Стасика и тех троих в руках револьверы.
— Не стрелять в него. Вверх пали! Живьем возьмем. Поддень его легонько, Леня! — кричал Стасик своим сообщникам и шоферу.
Марк услышал еще несколько выстрелов, что-то стукнуло в кузов, как градина в железную крышу, мотор шаркнул по чему-то боком и остановился, миновав крытый мотор.
Четверо живо выпрыгнули из автомобиля — Капрони прямо через задок кузова — и побежали назад. И Марк — за ними, увидал, что они поднимают с дороги человека, он весь в пыли и лицо разбито, глаза смотрят безжизненно.
— Ловко срезал, — похвалил своего шофера Стасик: — ничего, его только оглушило. Кряковками назад[64], в рот — кляп... Сейчас очнется... Кладите его в машину. Марк, идем! Попался Серый Волк!
Стасик и Марк направились к закрытому мотору. Стасик открыл дверку мотора, заглянул внутрь; внутри было пусто... На полу только стоял маленький желтый саквояжик и лежал большой сверток в газетной бумаге...
— Ее-то и нет! — сказал Стасик, сдергивая маску с своего лица: вдруг стало душно.
Он приподнял подушку сиденья, но в ящике под ним была только веревка, которую московские автомобилисты всегда берут с собой на случай, если машина попадет ведущей осью в скользкую болотину: только одно и остается тогда — вытягивать машину на буксире.
Стасик выкинул веревку на шоссе и крикнул, чтобы того покрепче скрутили.
В это время из лесу вернулся через луговину убежавший туда от выстрелов шофер и рассказал:
— Как только я выключил и сунулся к мотору, он сразу понял, — выскочил наружу и гляжу у затылка держит шпаер; я поддал ему руку и винта! А он бац! — мимо. Бац! — мимо!
— А девчонка где же?
— Какая девчонка. Никакой девчонки не видал.
— Так он садился-то вдвоем с девчонкой? — спрашивал Стасик.
— Нет, один.
— Чудно! Ну, поезжай назад. Да не гони. Знаешь, что сказать у шлагбаума? Если спросят?
— Не в первый раз.
— Счастливо. Ну, пока!
Крытый мотор повернул назад и побежал к Москве. Марк и Стасик направились к своей машине. Стасик на ходу надел маску — тоже и Марк.
XIX. Подземелье.
Что было дальше, Марку чудилось потом беспокойным сновидением. Все уселись в автомобиль, и он снова покатился в том же направлении от Москвы. Напротив Стасика и Марка на заднем сиденье теперь было четверо: связанного пленника посадили посредине, рядом с ним — матрос. Смоченным водою из кювета[65] платком матрос заботливо отирал от крови и пыли лицо пленника — кровь была от царапины на щеке, она уже переставала кровоточить — человек был здоровый.
Все молчали. Грудь пленника, выпяченная вперед от того, что руки его были вывернуты за спину, высоко вздымалась, изо рта торчал тряпичный кляп; пленник открыл глаза и водил ими, что-то вспоминая, попробовал шевельнуться и привстать; уставился в лицо Марка, закрытое черной маской, — нахмурился, что-то соображая, побагровел от яростной натуги, рванулся, потом закрыл глаза, лицо его стало презрительно спокойным, он улыбнулся и раскрыл глаза — смотрел куда-то мимо всего холодным и надменным взглядом.