– Единственный лжец здесь – это вы, – возразила она, отказываясь становиться
в положение защищающегося. – Вы ведь даже не собирались вносить те
поправки, верно?
– Мои намерения здесь не при чем. Вы требуете слишком существенных
изменений, а рукопись слишком сыра. Мне бы пришлось начать с самой первой
страницы и переписать всю книгу целиком. Я не могу этого сделать.
– Вы имеете в виду, что не станете этого делать.
– Понимайте, как вам хочется. Писательство давно стало для меня
невыносимым, но не по моей воле. Мне нечего добавить, потому что вы все
равно не поймете.
Дейзи глубоко вздохнула.
– А вдруг пойму. Объясните.
Застигнутый врасплох, Себастьян запрокинул голову, уставившись в потолок.
Как, черт возьми, он мог объясниться, не вдаваясь при этом в подробности?
– Сначала, писательство – это желание, – начал он. – Желание выразить себя,
желание быть услышанным, убежденность в том, что тебе есть, что сказать. –
Опустив голову, Себастьян заглянул ей в глаза. – Вы понимаете, о чем я?
– Конечно. Продолжайте.
– Когда тебя публикуют, писательство становится навязчивой идеей,
потребностью… не только быть услышанным, но еще и потребностью в
восхищении, даже в обожании. Чем больше внимания получаешь, тем больше
жаждешь. Эту жажду не утолить. Но теперь все чего-то от тебя ждут: твой
издатель, твоя семья и друзья, читатели – и ты понимаешь, что однажды
разочаруешь их, потеряешь их восхищение и, возможно, даже уважение. Итак,
ты усерднее работаешь, больше пишешь, не спишь ночами. В душу начинает
закрадываться отчаяние, потому что глубоко внутри ты понимаешь, что
заведомо обречен на провал. Попытки оправдать свои и чужие ожидания
изматывают, и однажды ты… – Себастьян умолк, тщательно подбирая слова. –
Наступает момент, когда ты больше не можешь это терпеть, когда ты вымотан и
опустошен и тебе больше нечего рассказать другим. Вдохновение покинуло
тебя. Ты иссяк.
– Для того, кто слишком измотан и опустошен, чтобы писать, вы тратите массу
времени и сил, изобретая пути этого избежать.
Эвермор отвернулся.
– У меня на то свои причины, – тихо проговорил он. – Причины, которые вас не
касаются. Суть в том, что у меня больше нет желания ничего писать. Никогда.
– А что если мы сможем сделать так, чтобы оно появилось? Хоть раз, не спорьте
со мной, – добавила она, заметив, что он приготовился заговорить. – Просто
подыграйте мне чуть-чуть. Что если мы найдем способ сделать так, что вам
снова захочется писать?
– Ради всего святого, женщина, вы совсем не умеете мириться с очевидным? И
мне непонятно, как это вообще так или иначе вас касается. Вы должны были
проследить, чтобы я предоставил Марлоу книгу. Я это сделал. Какое ваше дело,
хороша эта книга или нет.
– Вы одаренный автор, и я отказываюсь позволить вам растрачивать талант зря!
– По какой причине? – Себастьян не сумел сдержать смех 5634cd. – Из чувства
творческого альтруизма?
– Нет, черт побери! – отрезала Дейзи. Ее руки сжались в кулаки. – Я делаю это
потому, что хочу хоть в чем-то преуспеть! Я хочу стать отличным писателем, и
вы мне в этом поможете!
Себастьян смотрел на нее, и в ее глазах видел не только злость, но еще и
надежду. Он глубоко вздохнул.
– Я уже говорил вам, что мне нечему вас научить.
– Я говорю не только о моей книге. Но и об обязательствах по отношению к
лорду Марлоу. Он нанял меня не для того, чтобы получить посредственную
рукопись, написанную вами много лет назад, только лишь бы вы выполнили
условия контракта.
– Довольно! – прорычал в ответ Себастьян, ненавидя ее за то, что она связывала
с ним свои надежды, стремления и мечты. Он не желал нести подобную
ответственность. – Во мне не осталось ни крупинки вдохновения. Мне больше
нечего сказать.
– Со мной вы никогда не лезете за словом в карман, и по большей части это
выходит грубо. Возможно, вы самый грубый, самый несдержанный человек,
какого я только встречала, но вы не опустошены. И не иссякли. Я отказываюсь в
это верить.
– Почему? Потому что вы каждый день строчите одну страницу за другой без
остановки? Потому что если станете отрицать мой творческий застой, сумеете
убедить себя, что такого никогда не случится с вами?
Себастьяну показалось, что он увидел, как проблеск его собственного страха
отразился в ее глазах, но тот исчез прежде, чем он смог в этом убедиться,
сменившись прежней решимостью.
– Мы должны найти способ возродить к жизни ваши творческие порывы.
– Я не хочу возрождать их к жизни. Я много лет из кожи вон лез, цветочек,
чтобы удовлетворить эти творческие порывы. Я скитался по всему треклятому
миру. У меня репутация человека крайностей, причем заслуженная с лихвой. Я
скандалил, выпивал и играл в карты в самых грязных тавернах, которые вы
только можете вообразить. Я принимал… – Он осекся, потрясенный и
смущенный осознанием того, что чуть не признался в своей самой темной и
предательской крайности. – Хотите знать, почему я творил все эти вещи?
Потому что всегда боялся, вот почему!
– Боялись чего?
– Что однажды у меня закончатся мысли, о которых можно написать. – Он
горько усмехнулся. – И вот, посмотрите на меня. Ирония, скажете вы? Одна из
насмешек Господа. Мой отец был бы чертовски доволен собой, если б узнал об
этом.
– Ваш отец?
– Он не хотел, чтобы я писал. Считал это занятие глупым и бессмысленным, и
всякий раз, когда заставал меня за ним, тут же выходил из себя. Он часто
говаривал, что мне предстоит стать следующим графом Эвермором. Мне
судьбой уготованы более благородные занятия, нежели корпеть над печатной
машинкой, словно какой-нибудь клерк. Хотя я никогда не понимал, почему, по
его мнению, тратить деньги, не имея источника дохода, благородно. Он угрожал
отречься от меня, когда я не согласился публиковать свою первую книгу под
псевдонимом. И осуществил эту угрозу, когда я отказался жениться на
американской наследнице, которую он для меня выбрал. Так что, покидая
Англию, я не намерен был возвращаться, пока жив отец.
– Превосходный сюжет для романа.
– Правда? Тогда почему бы вам не написать его и не оставить меня в покое?
С тем же успехом он мог разговаривать со стеной.
– Должно быть что-то, что сподвигнет вас, вдохновит, разбудит чувства.
– Разумеется, это вы, – не раздумывая, согласился Себастьян. – Вы разбудили
мои чувства сверх всякой меры.
– Я серьезно.
– Я тоже, – с чувством произнес он. – За долгое, долгое время я не испытывал
ничего восхитительнее нашего поцелуя.
Дейзи не выглядела польщенной. Погрузившись в молчание, она задумчиво
нахмурилась и, склонив голову набок, изучала графа. Если б он взялся
догадаться, о чем она думает в этот момент, то предположил бы, что как-то его
осуждает, но Дейзи уже не в первый раз удивила Себастьяна.
– Что ж, хорошо. – Выпрямив плечи и приподняв подбородок, она с некоторым
вызовом встретила его взгляд. – Сколько моих поцелуев вдохновят вас
исправить чертову рукопись?
Дейзи уставилась на Себастьяна, потрясенная собственным возмутительным
предложением. Она, должно быть, сошла с ума, раз предложила такое, но мысль
о том, чтобы взять свои слова назад, была невыносима. Сердце пустилось
вскачь, голова почти кружилась от волнения.
Себастьян же, казалось, вовсе не разделял столь головокружительных чувств.
– Замечательная идея, цветочек, – протянул он, – предложить в качестве
поощрения поцелуи. Но думаю, вы не вполне понимаете, что делаете.
Дейзи осознавала, что эта мысль безумна… безумна, безнравственна и опасна.
Они чудовищно рисковали, если их поймают, последствия окажутся
губительными, особенно для нее. Ощущая в горле комок, она подняла взор на
Себастьяна и выкинула сомнения из головы.
– Я вполне понимаю, что делаю, – заверила она со всей бравадой, какую только
удалось изобразить. – К тому же вы сами говорили. Я не могу достоверно
описывать романтические моменты в книгах, пока не испытаю их на себе. Вы
можете помочь мне, я могу помочь вам. Разве не по этой причине я здесь?
– Превосходно подмечено. – Себастьян разжал руки, потянулся и коснулся ее
щеки, очертив скулы кончиками пальцев. Затем заключил в ладони ее лицо и
склонился ближе. Сердце Дейзи затрепетало в груди, когда он легонько
скользнул ртом по ее губам. – Но почему-то, – прошептал он возле ее лица, –
мне кажется, что Марлоу имел в виду несколько другую помощь.
– Вы бываете так чертовски упрямы, – прошептала она в ответ, – что я
вынуждена импровизировать.