Зачем он ставит меня в неловкое положение? Как объяснить Медифу, что такое приватный танец, если у них в мире такого не делают? На словах он вряд ли оценит, а показать… а если и правда показать что-то похожее? Не сейчас, разумеется, а когда между нами всё окончательно прояснится, чтобы быть уверенной в его положительной реакции.
- Только если не боишься, что я найду способ отомстить тебе в том же духе, - предвкушающие нотки придают глубокому баритону Лена соблазнительную окраску, и моё сердце сладко замирает.
Ну когда же уже он перестанет томить нас обоих затянувшимся воздержанием?! Как ему вообще хватает совести искушать меня намёками – и ничего больше не делать?!
Глубоко вздохнув, отгоняю всплывшие воспоминания о том, как первый и единственный раз занималась любовью с собственным мужем, и мысленно признаю поражение в этой словесной дуэли. Проще сбежать, чем ощущать ласкающий взгляд и точно знать, что «диета» всё ещё в силе.
Глава 20. Признание
- Идём в твою комнату, Медиф.
Не вести же мне его к себе в спальню. К тому же, наедине нам обоим будет проще расслабиться, чем под неусыпным контролем Лена.
Сиир провожает меня насмешливо-испытующим взглядом: я не подошла поцеловать его, как обычно делала в последнее время, собираясь куда-нибудь отлучиться. То, что было в библиотеке Драхара, и только что устроенное им представление снова разбудило задремавшие было желания. Это всё равно, что показать гроздь сладкого, сочного винограда – и позволить съесть только одну ягодку. Мне совершенно точно захотелось бы большего, если б я сейчас к нему прикоснулась. И что-то подсказывает, что Аллеону прекрасно об этом известно.
Для совместных ночевок в доме выделена отдельная просторная спальня с предусмотрительно большой кроватью и двумя гардеробными. Дальше по коридору, на приличном расстоянии от неё – комната, в которую меня поселили, когда я притворялась Вайол. Спальня Медифа, оказывается, тоже рядом, по соседству с той, что прежде занимал Лен.
Оглядев зелёно-серый интерьер безупречно прибранной комнаты, понимаю, что, за неимением кушетки, массаж предстоит делать прямо на кровати. Она двуспальная и достаточно твёрдая, но встаёт вопрос, сесть ли мне на Медифа верхом, чтобы было удобно, или цивилизованно пристроиться с боку, переползая из стороны в сторону по мере необходимости.
Не понимая причин моей задумчивости, инкуб однако выжидающе замирает.
- Раздевайся! - улыбаюсь, надеясь, что мой игривый тон не будет истолкован превратно.
Ну что он, в самом-то деле? Ведь знает же, зачем мы пришли.
- Снимай рубашку и ложись на живот, - предлагаю уже без намёка на шутку, потому что, судя по лицу, Медиф подозревает, что по дороге сюда я не масло взяла, а наручники с плёткой.
Помедлив, инкуб покорно принимается расстёгивать пуговицы. Я бы с удовольствием полюбовалась столь захватывающим зрелищем, но, чтобы не нервировать «клиента», уделяю внимание подготовке. Энергично растираю ладони, выливаю на правую немного масла с ненавязчивым ароматом.
Узкие брюки, низко сидящие на бёдрах Медифа, тоже можно было бы снять, чтоб не мешали и не испачкались, но он этого не делает. Я не настаиваю. Во-первых, неизвестно, есть ли там нижнее бельё. А во-вторых, пусть оставляет, если ему хочется.
Он ложится, вытянув руки по швам. Поза расслабленная, но чувствуется, что насторожен.
Что я должна сделать, чтобы окончательно отвести от себя подозрения?
И ведь сам же, наверное, не знает ответа на этот вопрос…
Присев с краю, начинаю плавно и ритмично поглаживать его спину. От поясницы – к шее, от позвоночника – в стороны. Честно говоря, я боялась, что под рубашкой окажутся шрамы или что-то вроде того, но никаких следов нет.
Непривычный цвет его кожи интригующе контрастирует с моими светлыми ладонями. Снова и снова пробегая пальцами по скульптурной спине, замечаю, что твёрдость постепенно сменяется податливой мягкостью. Дыхание инкуба становится более глубоким и ровным, плечи и шея наконец расслабляются.
Постепенно добавляя силы, разминаю податливые, разогретые мышцы. Блестящая от масла атласная кожа делает их ещё рельефнее, ещё совершеннее, и как же здорово, что всё это можно гладить, сколько угодно! Спина у Медифа не такая широкая, как у Лена, но тоже очень красивая, и моё удовольствие ничуть не меньше его.
Глаза мужчины закрыты, на губах – умиротворённая улыбка. Он сейчас такой безмятежный и близкий, почти родной, что я и сама улыбаюсь и, не останавливаясь, невесомо касаюсь губами его шеи. Медиф, по-моему, даже этого не почувствовал.