Лермонтов был близок ему по духу. Достаточно вспомнить строки поэта, словно написанные моим отцом:
Мне нужно действовать, я каждый день
Бессмертным сделать бы желал как тень
Великого героя, и понять
Я не могу, что значит отдыхать.
Всегда кипит и зреет что-нибудь
В моем уме... Мне жизнь все как-то коротка
И все боюсь, что не успею я свершить чего-то!
Привязанность к поэзии прошла через всю его жизнь. Корреспондент ТАСС А.П. Романов вспоминал, как после нештатного приземления космонавтов Павла Беляева и Алексея Леонова в марте 1965 г. в пермской тайге, отец отредактировал шуточную песенку на эту тему, придуманную журналистами на Байконуре, а в ответ на их одобрительные восклицания прочел сочиненные им когда-то в детстве строчки:
И зелень трав пахучих,
И трепет ковыля,
И силу рек могучих
Родит земля.
И нивы злато редкое,
И хаты, тополя,
И счастье молодецкое
Родит земля.
В последние годы отец охотно читал фантастику - Беляева, Стругацких и особенно Ефремова, увлекался его «Туманностью Андромеды». Ложась последний раз в больницу, взял с собой «Сборник фантастических повестей» Станислава Лема, который так и остался на тумбочке у его кровати.
Любил классическую музыку, в тринадцатилетнем возрасте, в Одессе, сам немного учился игре на скрипке. Очень ему нравился Первый концерт для фортепиано с оркестром П.И. Чайковского, особенно в исполнении американского пианиста Вана Клиберна. Запись концерта он иногда прослушивал, сидя в гостиной своего московского дома. С удовольствием слушал «Времена года» Чайковского, «Цыганские напевы» Сарасате в исполнении Давида Ойстраха, очень любил «Реквием» Моцарта. Редко, но все же посещал консерваторию. Правда, мне кажется, что он, даже слушая музыку, продолжал думать о неотложных делах. У него всегда была с собой маленькая записная книжечка, в которую он заносил неожиданно возникавшие мысли. Любил романс «Гори, гори, моя звезда», особую любовь испытывал к украинским народным песням «Дивлюсь я на небо» и «Реве та й стогне Дн iпр широкий», напоминавшим ему годы детства и юности, а также к русским песням «Эх, дороги», «Священный Байкал» и др. Русских художников предпочитал иностранным. Из живописных произведений выделял «Явление Христа народу» А.А. Иванова, «Утро стрелецкой казни» и «Боярыню Морозову» В.И. Сурикова, «Богатыри» В.М. Васнецова, «Волна», «Девятый вал», «Черное море» И.К. Айвазовского, «Гибель Помпеи» К.П. Брюллова. Бывая в командировках в Ленинграде, старался хоть наскоро посетить Русский музей. Любил театр, но, как рассказывала Нина Ивановна, они почти никогда не могли посмотреть спектакль от начала до конца: или приезжали ко второму действию, потому что отец раньше не успевал, или уезжали после первого - говорил, что уже отдохнул и хочет домой. Отдыхать он не умел. Со слов члена-корреспондента АН СССР В.И. Феодосьева, «это не было отрешенностью от жизни, это было преданностью идее проникновения в космос. А когда человек предан идее, он вполне может поступиться очень многими жизненными радостями. Ему не приходилось переступать через себя, когда он отказывался от этого «земного» ради космоса. Просто те жизненные радости, которые приносила сама работа, были для него значимее и приятнее, чем все иные».
Телевизор отец включал редко. Изредка ходил с Ниной Ивановной в находившийся неподалеку от дома кинотеатр «Космос». Но чаще брали 16-миллиметровые фильмы в Госфильмофонде и просматривали их дома с помощью кинопроектора «Украина». Сказал мне как-то, что ему очень понравился фильм «Мари-Октябрь» о французском движении Сопротивления. Я поразилась совпадению: в то время это был и мой любимый фильм. Такое же сходство наших вкусов проявилось и в отношении Чайковского, и в любви к поэзии.
Дома, в кругу гостей, отец вел себя просто и непринужденно: был радушным хозяином, пел и смеялся вместе со всеми. Бабушке запомнилось, как во время встречи Нового 1964 года он читал юмористические стихи, но без всякой улыбки на лице, что было неожиданно и интересно.
В школьные годы в Одессе отец занимался спортом - гимнастикой, волейболом, прекрасно плавал, ходил на яхте. Одним из пунктов плана благоустройства двора останкинского дома, написанного им 25 апреля 1965 г., было создание спортплощадок: волейбольной, крокетной и городошной. Он умел играть в шахматы, шашки и карты, но игры эти не любил. Дома иногда играл с Ниной Ивановной в настольный теннис. Любил быструю езду - сначала на мотоцикле, потом на автомобиле. Машиной управлял уверенно. Привыкал к старым вещам, особенно к мебели и одежде, и с трудом с ними расставался. Сказал как-то: «Я привыкаю ко всему: к людям, обстановке, условиям, и мне тяжело все это менять». К одежде был равнодушен, смолоду не любил галстуков и тесных воротничков. Нравились ему цветные рубашки. На космодром почти всегда ездил в одном и том же костюме - «самом счастливом». В еде был неприхотлив, но больше всего любил, пожалуй, домашние пельмени с подливой из уксуса и горчицы, подобные тем, которыми его кормила в Киеве бабушка Мария Матвеевна. По воспоминаниям многолетнего секретаря отца А.А. Злотниковой, на работе он обедал очень быстро, на скорую руку, а часов в 9 вечера пил чай с лимоном и черным хлебом с куском вареной колбасы, которую, смеясь, называл «собачьей радостью». Любил оставаться в кабинете после рабочего дня в одиночестве. Из крепких напитков предпочитал армянский коньяк. Курил, но понемногу в течение тридцати лет - до 1951 г., когда у него появились боли в области сердца и была диагностирована мерцательная аритмия. В последующие годы тоже мог изредка закурить -чаще после выпитой рюмки или в минуты сильного нервного напряжения. Женщин любил, и они любили его. Красивый внешне, интересный внутренне, он привлекал к себе внимание и сам не прочь был увлечься. Но на стартовой площадке космодрома женщин не терпел, объясняя, что это может отвлекать мужчин от сложной работы и приводить к ошибкам.