— Царь-дерево, — согласился мастер, — топору, однако, противится.
— Знаю, имел с нею дело. В Архангельске-городе ладили мы галеру из лиственницы. Упрямое дерево, как и дуб. Терпенье да острый топор их в покорность приводит.
— Да, Питер, в нашем деле более всего надо запастись терпением да крепкими руками. Вижу: то и другое у тебя есть. Да и вроде выучен ты плотницкому делу изрядно.
— Выучен-то выучен, — согласился Пётр, — да тонкости не хватает, фигуру, к примеру, для форштевня[32], для бушприта[33] вырезать.
— Ну, брат, для этого особый талант нужен. У нас таких искусников всего трое. Да и инструмент тут потоньше топора требуется.
— Согласен, но я к этому таланту тягу имею. Из дуба и лиственницы не берусь, а вот из липы либо из берёзы могу.
— Если так — покажешь себя.
— Изволь, мингер. Может, грубо сделаю, но не отступлю.
Назавтра собрались под навесом возле кладовой, где хранился инструмент и точильные бруски и колеса. Откуда-то принесли липовое брёвнышко, а мингер ван дер Хольст явился с набором резцов разных размеров. Они все были из закалённой стали и остро заточенные, так что некоторыми можно было свободно бриться.
День клонился к вечеру, по голубой небесной глади степенно поплыла армада кораблей под белоснежными парусами, время от времени затмевая солнце своими белыми боками. Мягко, ласкательно дул ветерок, и солнечные блики то купались в гладкой воде, то исчезали, уступая место отражению облаков. Кругом землю покрывало щепьё, по которому ветвились серые дорожки следов.
Расселись по обе стороны, переговариваясь вполголоса. Пётр взял самый большой из резцов, провёл им по краю брёвнышка, снимая первую стружку. Потом отложил его в сторону.
— Несподручно, — сказал он, беря в руку свой острый, наточенный топор, — вот я лучше им.
Минуты три он орудовал топором, придавая черновую форму, а потом всё-таки стал пробовать резцами, но получалось неловко. В конце концов после почти полуторачасового потения проклюнулся некий болванчик, отдалённо напоминавший человеческую фигуру.
— Нет, не выходит, — с досадой промолвил Пётр, кладя резец. — С первого-то разу несходно.
— Не отступай, Питер! — неслось из рядов. — Топором его, топором, по-московитски!
— Ха-ха, это наша госпожа Вильхемина!
— Вылитая Вильхемина, это её портрет!
— Давай, Питер, орудуй!
Госпожа Вильхемина была вдова лодочника, торговавшая жареной рыбой у причала.
Однако Пётр отрицательно помотал головой. Но плотники уже раззадорились; видя это, мастер предложил:
— Ну, кто ловчей из пильщиков?
Тотчас притащили большие козлы, приволокли длинное, почти двухсаженное бревно. Его требовалось разделать на три части.
Вызвались трое: Ханс, Виллем и Абель.
— Куда ты, Питер? Покажи свою удаль! Кто-нибудь из них тебе уступит. Правда?
Согласился уступить Абель. Пётр не очень-то охотно взял в руки пилу: пилкой заниматься ему приходилось нечасто. Он предпочитал топор, которым владел свободно. Но со всех сторон неслось:
— Давай, Питер, давай!
— Покажи нам русскую сноровку!
— Поглядим, как у вас там пилят!
Пила была толстовата, а бревно суровато. Оттого она то и дело застревала в пропиле. Пётр ожесточённо дёргал её, рискуя оторвать ручку, опилки летели в лицо. Чем глубже вгрызалась пила, тем сильней становилось сопротивление дерева. Но вот оно стало ослабевать. Пила пошла ровней.
Пётр искоса глянул на своих соперников. Ханс явно отставал, но Виллем, похоже, опережал его, и Пётр поднажал. Опилки жёлтым веером летели из-под зубьев.
Трах! Как-то неожиданно отломок упал.
Пётр распрямился. Ханс всё ещё пилил, у Виллема дело шло к концу.
— Ай да Питер!
— Победил московитский медведь!
— Чего уж удивляться, звон какой огромный.
— В плечах узковат, а силища-то, силища!
Только теперь он почувствовал, как велико было напряжение, оно отдавалось во всём теле ноющей болью. Ну что ж, всё оставляет след, даже сон.
Его обступили, хлопали по спине, по плечам, кто-то поднёс ему кружку эля. Кружка была большая, наверно на полторы пинты, но Пётр мигом осушил её.
— Эдак, эдак!
— Молодец Пётр!
— Пьёт — как пилит!
Он чувствовал себя среди своих и удовлетворённо хмыкал. В самом деле, чего ещё надо? Была бы вот такая усталость от работы рядом с простыми людьми, чувство удовлетворения, граничащее с радостью победы, когда он не чувствовал раздвоенности между плотником Питером и великим государем и князем всея Руси Петром Алексеевичем Первым.
33