— К нам новые жильцы переехали. В угловую комнату. Несимпатичные. Сама говорит, что муж у нее — вроде врач. Врет, должно быть. Но я их на место поставлю…
Когда Копунов, говорим мы, услышал это, он понял, что ссорой с новыми жильцами он обеспечен.
И действительно: через пятнадцать минут громкие вопли жены показали, что баталия в кухне уже началась. Не успел Копунов подосадовать на дурной характер супруги, как дверь в комнату растворилась и Анна Федоровна прокричала еще из коридора:
— Вот! Вот оно! Пожалуйста! Говорила, что от этих Липкиных добра не ждать. Вот!
— От каких Липкиных? — спросил, морщась, Копунов.
— Да от новых жильцов. Сама сейчас поставила свой стол на кухне, а наш столик подвинула вот на столько!..
И Анна Федоровна отмерила руками метра полтора.
— Вре-ошь?!
Копунов, рассердившийся сразу и на жену и на соседей, ринулся на кухню. Здесь он пнул ногой новенький столик с чистой щеколдой и круглой шишечкой на верхнем ящике, погрозил кулаком новой жиличке, а когда явился невысокий и чернявый муж этой новой жилички — Липкин, то Копунов наговорил ему такого, что тот спасовал и скрылся к себе в комнату, захватив и свой столик.
Победа была полная.
На другой день на работе у Копунова внезапно разболелся зуб. Зуб вел себя по всем правилам зубного своего ехидства: сперва поныл, потом под влиянием горячего чая отпустил, притаился, а через полчаса опять начал ныть и отдавать в соседние зубы, в десну и даже — частично — в нос.
С трудом Копунов доплелся до ближайшей амбулатории. Как была произведена запись и регистрация, как он сидел в приемной — Копунов не помнил. Опомнился только в кабинете врача, когда сел в высокое кресло с откидным подголовником.
Над Копуновым наклонилось небольшое чернявое лицо. Лицо показалось почему-то знакомым. Не раздумывая над этим обстоятельством, Копунов широко раскрыл рот и показал пальцем на больной зуб:
— Уоот уон пвоквятый!..
— Как же это вы так запускаете? Ай-ай-ай! — сказал врач.
И голос этот Копунов тоже как будто уже слышал. Впрочем, сейчас было не до этого…
А доктор, взяв в руки металлическую палочку, легонько ударил ею по больному зубу.
— Чувствуете?
— Ой-ой! Ы-ы-ы!.. — простонал Копунов и с мольбой поглядел на доктора.
И вдруг признал его: в белом халате у зубоврачебного кресла стоял новый жилец Липкин, которого Копунов вчера обругал и выгнал из кухни.
Копунов похолодел.
«Кончено!.. — подумал он. — Попался я… Теперь он мне пропишет!..»
Переменив инструмент, доктор сказал:
— А ну, раскройте рот!.. Та-ак… Зубы разожмите… Сейчас мы тебе покажем!..
«Вот-вот, сейчас он мне покажет!» — горько подумал Копунов.
А в рот ему уже въехала страшная вертящаяся игла и врезалась в зуб. Копунов завыл странным мычащим звуком — как глухонемой. А в голове у него проносилось:
«Мерзавец!.. Вот мерзавец!.. Разве ему было так уж больно, когда я выкидывал его столик?.. Ведь то — столик, а то — мой собственный зуб!..»
— Полощите! — приказал недруг.
Копунов искоса взглянул на маленького врача и вдруг почувствовал, что очень боится его. Встать бы сейчас с кресла и объявить во всеуслышание: «Я у этого доктора лечиться не буду: он мне враг и вредитель. Он мне нарочно делает больно!..»
Но что-то мешало. Не было нужной смелости. А вдруг не поверят, засмеют…
Липкин прикрикнул:
— Хватит полоскать. Откиньте голову повыше!.. Так!.. Рот, рот шире откройте!..
— Вву-ву-вой-вой-вой!.. — стонал Копунов, а уже копошилась такая мысль: «Ладно, ладно!.. Тут ты хозяин. Зато приду я домой, не то что столик — всю обстановку тебе в щепки разнесу!..»
— Полощите!.. На сегодня — хватит. Придете ко мне послезавтра. Я вам лекарство положил, оно должно пролежать в зубе два дня.
— Какое лекарство? — машинально спросил Копунов.
— Мышьяк. Сестра, просите следующего.
И доктор отошел к умывальнику, а Копунов поплелся домой.
Растревоженный зуб болел, пожалуй, еще больше.
— Доктора эти тоже, — ворчал Копунов, медленно шагая по улице. — Только личные счеты умеют сводить… И чего он мне туда запихал?
Вспомнив ответ доктора: «Мышьяк», Копунов остановился, как пораженный молнией. В зубе возникла такая боль, что, казалось, там что-то даже задребезжало.
— Мышьяк!.. Яд!.. Ах, боже мой!.. Это же — смертельно! Отравили!
Качаясь, хватаясь руками за стены, воя от ужаса, Копунов направился прямо в милицию.