Логика безупречна… Вспоминая Мишкины склоки, я вдруг понимаю, что он действительно воевал с людьми крайне низкого профессионального уровня и, по сути, всегда был прав. Меня саму раздражали глупость и нерешительность его оппонентов, но образ пассионария, принимаемый Михаилом Георгиевичем, бесил куда больше.
– Вы всё же будьте помягче, – говорю я без особой надежды, – надо находить с людьми общий язык.
– Но это же мракобесие какое-то! – вскидывается он. – Вот…
– Кадровая политика не наше с вами дело. Если руководство считает возможным терпеть на службе дураков, значит, придётся общаться с дураками. И учтите, что в благожелательной и спокойной обстановке разумные решения принимаются чаще, чем в атмосфере скандала. Как говорил Мелвилл в «Моби Дике»: «Не оставаясь глухим к добру, я тонко чувствую зло и могу в то же время вполне ужиться с ним – если только мне дозволено будет, – поскольку надо ведь жить в дружбе со всеми теми, с кем приходится делить кров».
– Вы правы…
Михаил Георгиевич произносит эти слова первый раз на моей памяти, и я понимаю, что поссориться с ним сегодня никак не удастся.
Прощаюсь, ещё раз принимаю поздравления с Международным женским днём и иду в приёмное отделение.
Вот что бы мне вспомнить мою любимую цитату раньше, до того, как я завела привычку дерзить Владимиру Семёновичу! Странно, мне стало стыдно после первой же выходки, но на следующей планёрке я продолжила гнуть эту линию. Зачем я выступила с речью об отсутствии шокового зала? Дело было совсем не в этом, а в том, что некоторые доктора просто не хотят работать, им хоть шоковый зал, хоть бальный, пока выговор не влепишь, не пошевелятся. Потом притащила на планёрку тупые ножницы из операционной и буквально бросила их в лицо Владимиру Семёновичу. Хорошо, хоть отмыла от крови предварительно…
Неужели мне так важно было доказать, что я не заискиваю перед начальством и не ищу лучшей доли? Самое интересное, что мои коллеги, в глазах которых я так хотела сохранить репутацию порядочного человека, установили с главврачом прекрасные отношения, в меру официальные, в меру дружеские, без панибратства, и в то же время с лёгкой ноткой враждебности – словом, комфортные для всех сторон, а я превратилась в несносную «большевсехнадо», эдакий слегка неадекватный персонаж, воспетый в своё время советскими кинематографистами, непонятно зачем.
Приёмный покой встречает меня тишиной, пациентов нет, и дежурные сёстры приглашают меня на праздничный чай с тортом. Обычно они любят со мной дежурить, но не сегодня. Восьмого марта им бы хотелось, чтобы на моём месте оказался кто-то из хирургов мужского пола и символически поухаживал за ними. Простите, девчонки, но мне так грустно сидеть дома одной, уставившись на мёртво молчащий телефон, и получить единственную поздравительную эсэмэску, начинающуюся словами «Уважаемый абонент!». А ребята пусть побудут с семьями, хирургам редко это удаётся…
– Главнюк заходил, – говорит медсестра Таня, – поздравлял всех и вас спрашивал.
– Правда?
– Мы сказали, вы на операции, так он расстроился вроде. Просил персонально передать, – Таня кивает на изящную цветочную композицию, поставленную в банку из-под солёных огурцов, – и открытку ещё.
Огромная открытка не помещается в карман халата. С трудом разбирая убористый почерк главврача, читаю неожиданно тёплое поздравление и ставлю открытку рядом с букетом так, чтобы она закрывала ободранную этикетку «огурцы маринованные». Что ж, теперь у меня Восьмое марта, почти как у настоящей женщины.
Не хватает только поцелуя, которым главный меня непременно одарил бы ради протокола, если бы застал в приёмнике.
Подхожу к зеркалу. Свежее лицо, несмотря на ранний подъём и проведённую операцию, никакой косметики. Короткие рыжеватые волосы кое-где торчат, а кое-где примяты шапочкой. Симпатичная женщина, только совсем не в праздничном виде. Хорошо, что главный не застал.
Почему-то не хочется, чтобы он видел меня некрасивой, хотя какая разница, если ему в принципе противно на меня смотреть?
После выходки с ножницами Владимир Семёнович предложил мне составить список инструментов, которые нужно заказать. Я подошла к проблеме добросовестно и в первую очередь наметила встречу со старшей сестрой оперблока, любимым литературным героем которой является, судя по всему, крот из «Дюймовочки». Очень возможно, что у неё с незапамятных времён спрятаны где-то целые хирургические наборы, ещё в масле, а она их или бережёт на самый крайний случай, или просто забыла за давностью лет. С расходником вечно такая ситуация. Хороших ниток не допросишься, но наступает день икс, когда подходит срок годности, и мы обычные аппендициты шьём роскошными нитками.