Правда, вначале он стойко сказал: «Нет!», потому, что по натуре не был кошатником, а больше симпатизировал собакам. Но Тонька включила на полную мощность всю свою настырность.
- Я тебя умоляю! Она такая ласковая, такая смирная…Мебель не дерет, ест, что дают… И главное - она не курит и не прожигает сигаретами ковролин.
Федорин посмотрел на проплешины на полу, прожженные разгильдяями-визитерами и засомневался.
Через полчаса уговоров он сдался. Тонька по дороге на вокзал заскочила к нему домой, поставила у порога корзинку со «смирной и ласковой», позвонила в дверь, а когда Федорин открыл, выпалила: «Привет и пока!» - и укатила поправлять здоровье.
Вначале кошка действительно выглядела как ангелочек с хвостиком. Но ночью устроила новому хозяину бенефис. Она орала, как только замечала, что он уснул, ковер, конечно, не прожигала, зато наставила на нем меток, а в шесть утра прыгнула Федорину на голову и беспардонно забралась к нему под одеяло. Там куснула его за большой палец левой ноги, царапнула, а потом свернулась в клубок и, наконец, задремала. Но при этом так громко замурчала, будто трактор завела.
А утречком позвонила Тонька и невинным голоском спросила, как там ее чудо.
- Твоя смирная и ласковая спать не дает. Орет, как резаная.
- А, не волнуйся. Ничего страшного. Это у нее период такой. Недельку поорет - и перестанет.
Хорошенькое дело - не волнуйтесь. Она неделю по ночам будет вопить благим матом - и это называется ничего страшного. Поначалу всхлипнете, а потом привыкнете.
- Главное - из квартиры ее не выпускай. А то подвернется какой-нибудь кавалер - и что мне потом с котятами делать?
Федоринского терпения хватило всего на две ночи. Да и то неполных. Рано поутру он встал, накинул куртку, захватил из холодильника кусок колбасы - и приманил этой колбасой наглого рыжего котяру. Везунчик-кот по принципу «кто рано встает…» получил не только колбасу, но еще и «мур-мур-лямур» впридачу.
Кошак с поставленной перед ним задачей справился в полном объеме. Ночные концерты прекратились, и даже «трактор заводить» кошка стала тихонько - так, что это не только не мешало спать, а даже наоборот, убаюкивало.
Надька хохотала от всей души, когда Федорин рассказал ей об этой кошачьей эротике:
- А что ты скажешь Тоньке, когда она заметит, что ее чудо - беременное?
- Скажу - не волнуйся, это у нее период такой.
Все бы хорошо, но, гоняясь за котом по утренней прохладе, Федорин заработал насморк, да еще такой жесточайший, что даже Калиныч сжалился и позволил пару дней отлежаться дома.
И хорошо, что отлежался и набрался сил. Потому как разъяренный взгляд отдохнувшей Тоньки никакого светлого будущего Федорину не предвещал:
- Ты, зоофил потаенный! Объясни, почему это моя кошка из винегрета соленые огурцы выковыривает? Только не ври, что это у нее нехватка витаминов!
Ситуацию ненадолго разрядил федоринский однокашник, он же гений матюганского угрозыска. Капитан Горохов ворвался в редакцию с воплем:
- Ну и кто из нас свинья?
- Не я. Я в год собаки родился.
- Брось острить! Какого рожна ты засекреченную информацию растрепал?
- Я трепал только то, что ты мне позволил трепать.
- Щас! А про визитку Сенатского? Меня уже прокурор так вздрючил! Не разбираясь…
- Ну а ты, прежде, чем меня дрючить, все же разобрался бы. Начнем с того, что о визитке ты мне не говорил.
- А кто говорил?
- Сейчас вспомню… ага, вот! Вернулся Калиныч из приемной Сенатского и подробненько так изложил, что ему там сказали - и насчет бутылки из-под «Половецкой», и… вот! И о визитке! Я еще подумал: наконец-то Калина сам хоть какую-то информацию накопал.
- Где твой Калиныч?
Калиновский оказался легким на помине - явился на шум, мол, чего это на вверенной мне территории происходит? На вопрос, откуда он узнал о визитке, сперва уверенно ткнул пальцем в Федорина:
- От тебя!
Потом почесал подбородок и пробормотал:
- Хотя нет… погоди… ты мне только о бутылке говорил. Шарады, видите ли, загадывал… а насчет визитки мне наш этот… «зам по фигне» стукнул, когда я уже на пороге стоял. Шепнул тихонько на ушко, мол, Калиныч, понимаш, кака штука - замалчивают важный факт!
- Ну и откуда он этот факт выкопал, а, Федорин?
- Да, наверное, оттуда, откуда знал, что я возле места преступления присутствовал. А потом натравил шефа на подчиненного. Интриган вонючий.
Калиновский опять почесал подбородок:
- Ну и что мне с этим гадом ползучим сделать?
- Расстрелять, - угрюмо предложил Федорин.
Калиныч выскочил в коридор, даже не хлопнув, а припечатав дверью косяк, так, что штукатурка треснула. Горохов не помолчал минутку и уже было раскрыл рот, потому что сказать что-нибудь надо было, но что именно сказать - он никак не мог сообразить. Просто не успел, потому, что из-за стены послышалось:
- А, вот ты где, гад! - и звонко хлопнул выстрел.
Горохов подскочил, схватился за кобуру и рванулся к двери, но тут раздалось петушиное квохтанье, крик:
- А вот на тебе! - и еще три выстрела.
Федорин тихонько сполз под стол.
- Нет, Надюха, - простонал он сквозь смех, - все Тонькины розыгрыши по сравнению с ЭТИМ - детский сад.
- Угу… - согласилась Надюха. - Похоже, подруга, конец к тебе подкрался незаметно. Ты без зарплаты, кошка на сносях, а самый лучший в мире розыгрыш оказался не твой.
- Меня другое интересует, - Горохов опять присел на стул, застегивая кобуру, - этот ваш «зам по фигне», он, получается, знал то, чего, кроме нас с тобой… точнее, кроме меня, не знал никто. Откуда? Вопрос, конечно, интересный. Как, кстати, его фамилия, этого зама?
- А ляд его знает. Он тут у нас приходящий-уходящий. Мы его даже по имени никогда не называли.
- Я знаю, - отозвалась Надька. - Я же на всех табель заполняю. Жабин его фамилия.
- Что-о-о-о?! - завопили дуэтом Горохов с Федориным.
- Жабин… - растеряно повторила Надька в сторону двери, закрывающейся за обоими мужчинами.
Надо было видеть, как по улицам Матюганска мчался на всех парах, одновременно выкрикивая что-то в мобильник, солидный человек, капитан милиции, старший следователь Горохов, а по пятам за ним трусцой пылил, не замечая ничего и никого вокруг, неотвязный Федорин.
У отделения милиции уже отсвечивали мигалками все имеющиеся в наличии транспортные средства - от «газиков» до мотоциклов и даже один велосипед. Горохов с разбегу чуть не столкнулся с коллегой-следователем, затормозил - и Федорин ткнулся ему носом в спину.
- Ты кого на хвосте притащил? - рассмеялся коллега. - Привет, Федорино-Горин!
- Я не знаю, - взмолился Горохов, - как можно от него избавиться? Если кто знает, скажите, чтобы и я знал!
- А может, его как кота - в машину, да отвезти куда подале и там оставить?
- Не покатит. Он же журналюга, он откуда хочешь дорогу назад найдет. А нам сейчас главное - не его потерять, а Жабина найти!
- Мужики! - взмолился Федорин, - ну возьмите меня! А вдруг я как раз предчувствую, куда он спрятался?
- Во-первых, места в машинах нет. Во-вторых - не положено. Это тебе не детективный сериал. Вот что - если ты сейчас прикинешься послушным мальчиком, пойдешь домой и будешь там сидеть до утра - я тебе гарантирую эксклюзив о поимке особо опасного преступника. Заметано?
Это, конечно, было совсем не то, к чему стремилось журналистское сердце Федорина, но он понял, что на большее рассчитывать не приходится. Буркнул: «Ладно…» и поплелся домой. К слову - очень кстати. Потому как насморк, не иначе как на нервной почве, возвратился к нему с такой оглушительной силой, что обоняние отключил напрочь.
Федорин покрутился по комнате, отчистил остатки кошачьей шерсти с дивана и задремал под бормотанье телевизора.
Где-то посреди ночи его как подбросило. Сначала показалось, что это по телевизору сообщают, что следователя Горохова взорвали в его собственной квартире. Потом стало ясно, что латиноамериканская красотка, строящая на экране глазки хамовитому плантатору, никак не могла такое выдать. Значит - опять «голос свыше». Значит - опять предупреждение. Он, Федорин вполне еще может успеть. Если поторопится.