Человек, который заговорил с ней на углу, следовал на небольшом расстоянии. У него была странная походка. Можно было подумать, что одна нога короче другой. Ей не нужно было оглядываться, чтобы убедиться, что он идет сзади. Но она не боялась. На улице было еще много народу, однако ей стало все же не по себе. Было неприятно, что ее принимают за уличную девку. По небольшому спуску она вышла на Глей-Джуаз-стрит. Это, конечно, было ошибкой, потому что улица была темной и служила местом свиданий. Человек по-прежнему шел почти рядом. Она ускорила шаги, недовольная собой, потому что покинула безопасную Пиккадилли. В нескольких шагах от нее оказался бар. Не раздумывая, она вошла в него и хлопнула дверью перед носом преследовавшего ее типа. Она не обернулась, но чувствовала взгляд, устремленный ей в спину.
В баре царила тяжелая удушливая атмосфера. Все столики были заняты. Сьюзен осмотрелась. Она видела, что посетители разглядывали ее в упор: кто просто из любопытства, а кто с интересом. Она все же нашла свободное место и села. Столик был занят, но ее сосед не обратил на девушку внимания. Этот человек читал газету и держал ее так, что его совсем не было видно. Перед ее глазами маячил лишь лист сложенной газеты и шоферские перчатки. Официантка сказала:
— Мы собираемся закрываться.
Сьюзен посмотрела на нее и неожиданно осознала свое положение. Яркое освещение и тяжелая атмосфера, казалось, лишили ее последних сил. Ноги у нее опухли от хождения, и тело было готово раствориться, в океане усталости.
— О! Я думала… Я очень хотела бы получить чашечку кофе, — попросила она.
Официантка осталась неумолимой.
— Мы закрываемся, — твердо повторила она.
Сьюзен задумалась. Она должна была хоть немного отдохнуть, прежде чем отправиться домой. А этот тип с улицы обязательно станет преследовать ее. Но эта вредная баба с подносом… Сьюзен с отчаянием подумала: «Она устроит мне сцену, если я не уйду». Она взяла свою сумочку и отодвинула стул…
— Вы закроетесь еще только через двадцать минут, — вдруг проговорил мягкий голос из-за газеты. — Принесите ей кофе.
И Сьюзен и официантка одновременно посмотрели на мужчину, сидящего за столом. Он опустил газету и насмешливо взирал на обслуживающий персонал. Тот открыл рот, чтобы повторить, что кафе закрывается, но не осмелился. Что-то в его бледном лице напугало ее. Может быть, она почувствовала, что его воля сильнее. Ей показалось, что, если она не принесет кофе, он станет говорить без умолку и чего доброго останется здесь на всю ночь. Она молча направилась к буфету и налила кофе. Потом она ушла. Все это время, держа газету развернутой, мужчина наблюдал за ней. После ее ретирады он что-то проворчал и снова принялся за чтение.
Сьюзен сидела перед дымящейся чашкой кофе. У нее было ощущение, будто все смотрят на нее, и она колебалась, надо ли благодарить человека, пришедшего на помощь. По всей вероятности, он не питал к ней никакого интереса, потому что ни разу на нее не взглянул. Пока он наблюдал за служанкой, Сьюзен рассмотрела его, хотя козырек его кепи был надвинут на глаза. На нем ладно сидела униформа шофера, очень хорошо сшитая и даже элегантная. Он был молод. Она дала бы ему лет двадцать. У него были правильные черты лица. Кожа была очень светлой. Черные брови и ресницы резко контрастировали с ней. Особенно привлекали внимание серые глаза под загнутыми кверху ресницами. Это были глаза очень уверенного в себе человека. Они вселяли страх.
Сьюзен помешала ложечкой кофе, и ей захотелось, чтобы молодой человек опустил газету. Так просто было сразу поблагодарить его и забыть об этом. Но газета делала это невозможным или во всяком случае трудным, и все происходящее казалось ей каким-то таинственным. Сьюзен решила ничего не говорить. Она открыла свою сумочку и вынула письмо. Смотрела не него и вспоминала другие письма, полученные ею ранее. Они дышали влюбленностью, и Сьюзен с грустью сказала себе, что это письмо последнее. Он пытался быть добрым и хотел оставить ее постепенно, но достиг лишь того, что выглядел грубым и фальшивым. Естественно, она знала, что он любит свою мать, но почему он раньше не думал об этом? «Я думал, что это будет нехорошо по отношению к маме, — писал он. — Сейчас весь вопрос в том, чтобы дождаться того времени, когда я буду больше зарабатывать, а это может отодвинуться на долгое время. Было бы неправильным просить вас об этом, чтобы вы ждали все это долгое время».