Болью сжималось сердце. Ведь противнику достаточно было сделать только один залп батареи пушек или минометов, и праздник, встреча с земляками, обагрится кровью. К их счастью, этого не произошло.
Немцы, видимо, тоже с удовольствием наблюдали этот «спектакль». И, вероятно, думали: «…а расправиться с вами мы еще успеем».
С наступлением темноты гости из Баку покинули своих земляков.
Время торопило нас. До начала предполагаемого немецкого наступления оставалось все меньше дней, а сделать надо было многое. Мы совершенствовали огневые точки и, насколько возможно, маскировали их. Замазывали грязью «белые окошечки», убирали с них «красоту». Усиливали телефонную связь. Углубляли траншеи и копали дополнительные щели. Снова и снова уточняли секторы наблюдения и обстрела. Проверяли оружие и готовили боеприпасы.
Подготовку УРа мы планировали завершить к двенадцатому — штаб фронта по-прежнему ориентировал нас на эту дату. Но противник не стал ждать двенадцатого. Может, наша фронтовая разведка прошляпила или была введена в заблуждение, обманута? Как бы то ни было, удар немцев для нас был неожиданным. Его пушки загремели на рассвете восьмого мая.
Вздрогнула и качнулась земля. Воздух разорвался и заполнился неимоверным грохотом. Комбат Михайлов, комиссар Кондратьев и я — мы жили на командном пункте — вскочили как оглашенные. Наступление или короткий артиллерийский налет? Но гадать не приходилось. Надо было организовать ответный огонь. Надо было давить вражеские батареи. Но давили они нас. С самых первых минут боя на приборной доске стали загораться красные сигнальные лампочки. Нам эти лампочки говорили о многом: о выходе из строя огневых точек. Особенно неладная обстановка складывалась на флангах. Принимаемые мною доклады из действующих дотов и дзотов не радовали: огонь немецкой артиллерии очень точен. Вот они, «недолеты-перелеты». Не вслепую били немцы, а по хорошо им известным, нанесенным на планшеты, пристрелянным целям.
Иметь полную ясность в обстановке, предпринять что-то, помочь молодым командирам в налаживании ответного огня, наконец, видом своим, спокойствием, словом подбодрить бойцов, да и командиров тоже — бой-то для всех был первым! — можно было только на месте. И командир батальона принимает решение: ему идти на правый фланг, комиссару — на левый, мне оставаться на КП.
Комбат и комиссар ушли.
Артиллерийская канонада гремела до 7.30 — два с половиной часа. В ходе нее я с тревогой и горечью поглядывал на приборную доску. Красные сигналы на ней прибавлялись и прибавлялись. Один за другим прекращали свое существование наши доты и дзоты, гибли артиллерийские и минометные батареи, стоящие на открытых огневых позициях. В душу заползала недобрая мысль: выстоит ли, выдержит ли наш УР?
В самом конце артподготовки, словно в завершение ее, двумя тяжелыми снарядами был разбит наш КП. Из строя вышли узел связи и пост наблюдения. Убиты два моих помощника, три связиста, два наблюдателя. Пять бойцов ранено. Невредимыми остались пятеро: я, врач, один наблюдатель, два связиста. Потери не только невосполнимые — страшные. Батальон остался без связи со штабом УРа, с предпольем, с соседними батальонами, со своими огневыми точками. Радио для дубляжа и на случай выхода из строя проводной связи у нас не было. А вот о связи «живой», через посыльных, заранее мы как-то не подумали. И в этом, видимо, была моя ошибка. Начальник штаба обязан был предусмотреть! Не предусмотрел. Не догадался. Тут сказалась, как сейчас думаю, моя неопытность. Призван-то я был из запаса. К тому же почти сразу оказался на таком высоком посту. И никто не подсказал. Но все это — слабое утешение.
Ошибка печальная. Исправить же ее я уже не мог: в моем распоряжении не осталось людей.
Артиллерийский обстрел оборвался внезапно. Наступила звенящая тишина. Перепаханная снарядами и тяжелыми минами земля дымилась. Потихоньку оседала поднятая к небу пыль. Из ближайших дотов и дзотов начинали появляться бойцы. Теперь надо организовывать разборку завалов, извлечь из-под обломков убитых, оказать помощь раненым, наладить хоть какую-то связь и подготовить донесение в штаб УРа об обстановке. Но ничего не удается сделать. Над полем катится возглас:
— Воз-дух!
Час от часу не легче.
Со стороны Черного моря, со стороны города Феодосии на нас идут фашистские бомбардировщики. Сколько их — кто сосчитает? Много, очень много. Армада. С тревогой я шарю глазами по небу, ищу свои самолеты, которые должны бы встретить эту армаду. Но их нет, нет ни одного краснозвездного истребителя во всем большом небе. Противовоздушные средства нашего батальона маломощные. Всего лишь четыре крупнокалиберных пулемета ДШК. Много ли они сделают? Да и живы ли?